Тайны обучения
Шрифт:
– Это подарили мне, – спокойно и твердо произнесла я. – Не веришь, позвони тете Манами, если ты, конечно, ее знаешь, и спроси.
– Это что же за друг, который в состоянии делать такие подарки? – хмуро спросил Юкио и задумался. Потом повернулся ко мне и недоверчиво поинтересовался: – Ты знакома с госпожой Цутидой?
– Может, мы уже двинемся? Или мне попутку ловить? – недовольно сказала я, захлопнув чемодан и закинув его в багажник. – Я, вообще-то, хотела сегодня уехать домой.
Я села в машину. Юкио постоял в раздумье, потом, нахмурившись, уселся за руль.
«Что, господа сектанты, – ехидно подумала я, – ваши дела
Юкио завел мотор, и мы поехали. Он молчал всю дорогу. Я тоже не стремилась к общению.
Юкио остановил машину возле метро «Речной вокзал».
– Ты извини, – сказал он, – но мне нужно срочно по делам и в другую сторону. Доедешь на метро.
– Но как же я с вещами? – попробовала я возмутиться.
– Как все, – усмехнулся он.
Когда я выбралась из машины и взяла чемодан, Юкио высунулся из окна и сказал:
– Понимаю, что тебя сейчас это мало интересует, но все-таки хотя бы позвони Елизавете Викторовне. Если ты не помнишь, то это мама Петра. После его смерти она тебя активно разыскивала, уж и не знаю зачем.
– Позвоню, – равнодушно ответила я.
– Дзя мата [19] , – небрежно проговорил он почему-то на японском.
Я молча махнула ему рукой. Когда машина отъехала, я не выдержала и крикнула вслед тоже почему-то на японском:
19
Дзя мата (япон.) – увидимся.
– Синдзимаэ! [20]
Вот так странно я провела первые часы на родной земле.
Я и забыла,
Что накрашены губы мои…
Чистый источник!
Первым делом я обменяла пару сотен долларов на рубли. И так странно было пересчитывать их. Я уже привыкла к иенам. Потом остановилась в раздумье, куда дальше. Хотелось немедленно поехать к Елизавете Викторовне, но я не знала, в городе ли она сейчас. К тому же тяжелый чемодан оттягивал руки. Остановив такси, я все-таки отправилась на Казанский вокзал. Засунув чемодан в ячейку камеры хранения, сразу почувствовала облегчение. И машинально начала искать мобильник. Но вспомнив, что я уже в России и сотовая связь здесь еще в диковинку, грустно улыбнулась и пошла искать телефон-автомат. Сдерживая невыносимое волнение, от которого бешено колотилось сердце и вспотели ладони, я набрала номер Елизаветы Викторовны.
20
Синдзимаэ (япон. руг.) – пошел к черту!
Она оказалась дома. Услышав ее спокойный тихий голос, я с трудом удержалась от желания расплакаться.
– Здравствуйте, – сказала я так тихо, что она не расслышала.
– Алло! Вас не слышно. Перезвоните, – после паузы проговорила Елизавета Викторовна.
– Это я, Таня Кадзи, – громче сказала я. – Вы меня помните?
Сейчас замолчала она.
– Елизавета Викторовна! –
– Танюша, – задыхающимся голосом ответила она. – Наконец-то! Где ты была, девочка?
– Я только сейчас прилетела из Токио. И сразу вам позвонила.
– Немедленно приезжай ко мне. Немедленно! Адрес помнишь? – быстро спросила она.
– Да, он у меня есть в записной книжке.
– Жду!
И она положила трубку. Я постояла с минуту, пытаясь справиться с дрожью и желанием разреветься. Живое лицо Петра возникло перед глазами. Господи, как же я любила его! Все еще любила.
«Но должна ли я его матери рассказать всю правду? – думала я, идя к камере хранения. – Или пусть она по-прежнему думает, что ее сын утонул? Ведь это официальная версия. Зачем ворошить прошлое и вновь бередить ее раны? Тем более, как рассказал Тору, тело отправили в запаянном цинковом гробу. Не думаю, что она настояла на том, чтобы гроб вскрывали».
Я достала чемодан и, покопавшись в нем, взяла красивый набор тонкой обливной керамики, состоящий из четырех чашек разного размера.
Через час я вышла из метро «Коломенское» и, быстро сориентировавшись, отправилась к дому. Позвонив в дверь квартиры, я внутренне собралась и приняла невозмутимый вид. Елизавета Викторовна открыла мгновенно, словно ждала меня за дверью. Но когда я увидела ее худощавое лицо, покрытое сеточкой мелких морщинок, ее зеленовато-серые глаза точно такого же цвета, как у Петра, то бросилась ей на шею и неудержимо разрыдалась.
– Что ты, доченька! – твердила она, усаживая меня на диван. – Успокойся, милая!
Она принесла стакан воды и села рядом. Постепенно я пришла в себя и застыла с опущенными глазами.
– Ты вот что, Танюша, отдохни, поспи. А потом поговорим.
И я действительно заснула, как только моя голова коснулась маленькой, вышитой вручную думочки.
Спала я недолго и, открыв глаза, почувствовала себя значительно лучше. Мой взгляд медленно скользил по полированной мебельной стенке, по цветастым гобеленовым шторам на окнах, по большому телевизору Akai, стоящему в углу на деревянной подставке, по книжным полкам, заполняющим одну стену от пола до потолка и сплошь уставленным разномастными книгами. И вот я увидела на столе фотографию Петра в черной рамочке и мгновенно закрыла глаза.
«Должна ли я рассказывать о страшной смерти ее сына? – вновь возник вопрос. – Или пусть все остается, как есть?»
Тут дверь приоткрылась и заглянула Елизавета Викторовна.
– Я уже не сплю, – сказала я и улыбнулась ей.
– Пойдем на кухню, – тоже улыбаясь, предложила она. – Я приготовила обед. Тебе с дороги нужно хорошенько покушать. А то ты совсем бледненькая и худенькая.
Умывшись и приведя себя в порядок, я прошла на кухню. Елизавета Викторовна сварила зеленые щи, и я с удовольствием принялась за еду. Она сидела рядом и смотрела на меня жалостливо.
– А вы почему не едите? – спросила я. – Щи очень вкусные!
– Это тебе после японской еды так кажется, – проговорила она и улыбнулась. – Я еще и пирожки испекла с мясом и картошкой. Петр их очень любил. Да и Витька тоже всегда лопает с удовольствием.
Витей звали младшего брата Петра.
– А где он, кстати? – поинтересовалась я.
Я помнила, что он жил вместе с матерью.
– На море отправился вместе с сокурсниками. В Коктебель. Вернется через неделю.
– Понятно, – тихо ответила я.