Тайны острова Сен Линсей. Дети Магнолии
Шрифт:
Это нормально, когда люди, впервые столкнувшись со смертью, пугаются и паникуют. В конце концов, вид человека, который ещё час назад говорил с тобой, а теперь почему-то лежит в неестественной позе, пустой и бесчувственный, будто мешок со старым барахлом, способен выбить из колеи и хорошо подготовленного взрослого. Что уж говорить о мальчишке, который до сего момента видел разве что мёртвых животных…
Конни всё это понимала, поэтому и не стала настаивать на том, чтобы Гай её проводил. Но, несмотря на свою тактичность, спокойствие и взвешенность рассуждений, даже она не смогла в достаточной степени подготовить себя к тому, что увидела за дверями кабинета нотариуса. Машинально девушка попятилась назад, обратно в тёмное и прохладное нутро коридора. Аккуратно она прикрыла
– Гай, я здесь недавно и не совсем понимаю, как у вас всё устроено. Подскажи мне, есть ли в Линсильве полиция или жандармерия? – сам по себе вопрос казался глупым, ведь в любом цивилизованном поселении должны быть местные органы правопорядка, но Конни удалось произнести это с таким достоинством, что мальчик даже и задумываться не стал.
– Да, у нас есть полиция.
– Хорошо, тогда позвони в полицию, будь так любезен, – пародируя голос своей строгой школьной учительницы, которую когда-то люто ненавидела, проговорила Констанция. Мальчик кивнул и скрылся за дверью, ведущей куда-то под лестницу. С высоты второго этажа Конни было слышно, как он сбивчиво пытается объяснить происходящее кому-то по телефону. Рассказ у Гая получался путанный и сдобренный ненужными деталями и лирическими отступлениями. Сама Конни предпочла бы сказать что-нибудь вроде: «Здравствуйте! Тут нотариус Совиньи, кажется, вышибла себе мозги. Приезжайте как можно скорее. Спасибо».
Когда Гай договорил и сообщил о том, что полиция вот-вот приедет, Конни вежливо поблагодарила его и попросила подождать их снаружи, в теньке. Как только он выбежал из дома, явно обрадованный тем, что его не заставляют оставаться под одной крышей с трупом, девушка нервно выдохнула и закрыла горячее от напряжения лицо похолодевшими от ужаса ладонями.
Она бы так и стояла в этом полумраке возле двери кабинета, но в голове её произошло то, чего не должно бы происходить в подобной ситуации с нормальным человеком. Первое впечатление от увиденного, повергшее поначалу в шок, постепенно рассасывалось, уступая место не отвращению и не леденящему душу страху, а постыдному зудящему любопытству. Помявшись немного на месте, Конни вдруг резко шагнула к дверям и потянула ручку на себя, вновь заглядывая в кабинет нотариуса.
Пронзительно яркие полоски света пробивались сквозь жалюзи, делая чёткой и ясной каждую деталь обстановки. У госпожи Совиньи был очень солидный кабинет с антикварным книжным шкафом высотой под самый потолок, удобными кожаными креслами и массивным весьма внушительным рабочим столом из красного дерева. На нём, собственно, и лежала сейчас сама госпожа нотариус, уронив побагровевшую простреленную голову прямо на кипу бумаг. Все они теперь были насквозь пропитаны кровью, и их содержание вряд ли представлялось возможным подсмотреть. Капли капали и на белый ковёр, но уже лениво и редко, поэтому Констанция решила, что с момента смерти дамы прошло некоторое время. От выстрела обрызгало и небольшую картину на стене, в которой девушка далеко не сразу узнала репродукцию отцовского творчества.
Правая рука покойницы лежала на столе, и меж среднего и указательного пальцев застряла красивая позолоченная перьевая ручка. Левая же рука опала за стол, и именно рядом с ней валялся пистолет. Конни долго рассматривала всё это, медленно и осторожно обходя тело со всех сторон. Она старалась ни к чему не прикасаться и ни во что не вляпаться, но руки её буквально чесались от желания ткнуть во что-нибудь пальцем. Вряд ли это что-то бы ей дало, но внутренний голос настойчиво советовал это сделать. Девушка, стыдя саму себя за неуважение к мёртвым, тут же прикидывала варианты, какой именно предмет не зазорно будет потрогать. Так сложилось, что симпатичная госпожа Маршан не боялась ни мертвецов, ни крови, ни насекомых – ничего того, от чего многие юные красавицы потеряли бы дар речи и, вполне возможно, сознание. Конечно, как и всякий нормальный человек, Конни испытывала отвращение по отношению к увиденному: в элегантном и строгом интерьере кабинета зияло огромное и уродливое, щедро сдобренное
Лица госпожи Совиньи не было видно, но по просвечивающей сквозь кровавое месиво седине было понятно, что нотариус была уже не молода. Руки у неё были изящные, с длинными пальцами в кольцах и аккуратным маникюром, но уже заметно постаревшие. Одевалась дама сдержанно, но со вкусом. Тёмно-синий брючный костюм идеально сидел по фигуре даже при такой хитрой и неестественной позе, а это означало, что сшит он был, скорее всего, на заказ. Взгляд Констанции вновь упал на позолоченную ручку, расположившуюся меж пальцев женщины.
«И что же она писала?» – спросила себя Конни, тут же самой себе отвечая, – «Предсмертное послание, судя по всему…»
Но бумаги на столе пришли в абсолютную негодность. Теперь это было похоже на жуткое психопатическое папье-маше, где смешались скомканные и смятые листы, кровь и разлитые чернила. Видимо, покойная не всё до конца рассчитала, и теперь её последнее слово навсегда затеряется в этом бардаке. Мысль эта обескураживала и печалила одновременно.
В кабинете ещё чувствовался запах пороха, но слабо, еле уловимо. Констанция с видом бывалой ищейки водила носом по воздуху, но быстро поняла, что уже почти ничего не различает. Помощь Берта, чьё обоняние могло бы указать даже на кошку, живущую по соседству, сейчас бы ей пригодилось. В итоге, окончательно обнаглев, девушка осторожно опустилась на колени там, куда не долетели брызги крови, и принялась разглядывать лежащий на полу пистолет. Он был очень красивым с деревянной рукоятью, художественной резьбой и гравировкой, которую разглядеть никак не получалось, но было совершенно ясно – это предмет коллекционный и очень дорогой. Да и модель, к своему удивлению, Констанция тоже узнала. А узнав, вдруг замерла и на какое-то время почувствовала, что теряет связь с реальностью. Старина когнитивный диссонанс вновь дал о себе знать и, вероятно, не в последний раз.
Поёжившись, Конни поднялась, отступила от стола и, услышав какую-то возню на улице, осторожно глянула в окно. Русый мальчишка Гай бежал к воротам, где уже остановилась полицейская машина. Он махал руками и указывал на окна кабинета, поэтому Констанция поспешила ретироваться и покинуть помещение. Она на цыпочках прошмыгнула в коридор и осторожно прикрыла за собой дверь, надеясь, что никто не заметит следов её присутствия. На всякий случай она начала репетировать, что скажет местным правоохранителям, зачем она сунулась не в своё дело, если вдруг они заметили её силуэт в окне. Забегая вперёд, можно смело сказать – эти репетиции ей не пригодились.
– Кто вы? – строго и без лишних приветствий спросил её офицер, который первым добрался до второго этажа. На вид ему было лет пятьдесят, и он казался человеком суровым и решительным, вероятно, за счёт своих густых чёрных бровей, которые он грозно сводил над переносицей.
– Констанция Маршан, – ответила Конни ровно. Её режим «всё выключено» неизменно прогрессировал перед лицом возрастающего стресса. Голос становился все равномернее и холоднее. Остановить процесс уже не представлялось возможным, поэтому оставалось им только наслаждаться. Девушка протянула ладонь вперёд, призывая полицейского к рукопожатию. Увидев это, мужчина заметно опешил, а брови его медленно начались расползаться прочь друг от друга и вверх. Растерянно он поймал кисть Конни и неуверенно её потряс.
– Комиссар Дион Варга, – представился он.
Как бы одобрив его поступок, Конни удовлетворённо кивнула и отступила в сторону, пропуская мужчину в кабинет. Через мгновение оттуда посыпались отборные ругательства, большую часть из которых Констанции прежде слышать не доводилось. На этот весьма не благородный зов тут же примчалось ещё несколько человек в бело-синей форме.
Вся эта картина выглядела, по правде говоря, трагично и смехотворно одновременно. Офицеры что-то громко обсуждали, яростно перебивая друг друга, и драматично сокрушались по поводу всего случившегося.