Тайны Парижа. Том 1
Шрифт:
— Фульмен! — с удивлением воскликнул он.
— Здравствуйте! — сказала она. — Хорошо ли выспались?.. Вы спите с четырех часов утра.
И она добавила свежим и насмешливым голоском:
— Знаете ли вы, что вы проспали больше двенадцати часов? О, противные люди… напиваются без малейшего угрызения совести…
— Значит, я был пьян, — спросил Арман, — и вы приютили меня?
— Больше ничего не оставалось.
Арман сел и взглянул на нее с грустной улыбкой.
— Вы добрая, — сказал он так же, как и накануне.
— Нет, я эгоистка.
— Вы?
— Я,
Фульмен подошла и села рядом с Арманом на диване, взяла его руку в свои и устремила па него свой блестящий магнетический взгляд.
— Да, — продолжала она, — я эгоистка, и ваше присутствие здесь не более как гнусная измена с моей стороны.
— Вы шутите?
— Да нисколько, я говорю правду.
Арман смотрел на нее, продолжая улыбаться.
Грешница в эту минуту была самой обольстительной женщиной, о какой только мог мечтать влюбленный поэт. На ней был надет длинный пеньюар из прозрачной кисеи, сквозь которую обрисовывался правильный контур ее плеч; маленькие ножки были обуты в туфли из красного атласа, а пышные густые черные волосы падали прядями на ее шею, глаза выражали истому, а алые губки были полуоткрыты; все напоминало в Фульмен образ задумчивой и сладострастной Венеры. Она положила свою беленькую ручку на плечо Армана и продолжала:
— Дорогой друг, вы у меня с четырех часов утра, и я вас удивлю сейчас, без сомнения, когда вы узнаете, почему вы находитесь здесь.
— Но я не понимаю, — сказал Арман, — как я мог потерять соображение…
— Тс! Голландец хотел усадить вас в свою карету и завезти вас домой.
— А вы этого не захотели?
— Конечно, нет.
Арман должен бы был догадаться обо всем, видя Фульмен, склонившуюся к нему, но сердца, полные только одной любовью, совершенно лишены дара прозорливости. То же случилось и с Арманом.
— Почему же вы не захотели? — спросил он.
— Потому что я любопытна.
— Любопытны, а что вы хотите узнать?
— Да ведь вы нам не кончили рассказа… Арман смутился.
— Рассказ драматичный и необыкновенный, странный…
— И я его не кончил, не правда ли?
— Нет.
— Ах, — тихо проговорил Арман, ударив себя по лбу, — теперь припоминаю… Я вам рассказывал…
— О Даме в черной перчатке, — докончила Фульмен.
— И вы мне поверили?
Арман задал этот вопрос дрожащим голосом, и лицо его чуть-чуть побледнело.
— Конечно, я поверила вам, — сказала Фульмен.
— Но ведь это была шутка, выдумка. — И, говоря это, Арман устремил на танцовщицу взгляд, полный тревоги.
Но Фульмен с материнской нежностью взяла его руки в свои и, устремив на него черные глаза, в которых светилось заметное снисхождение, сказала:
— Дитя!
— Не… клянусь вам… — пробормотал молодой человек.
— Не клянитесь, — остановила она его.
И, откинув рукой со лба Армана спустившиеся волосы, продолжала:
— О, великодушные двадцатилетние сердца! О, дипломаты! Маккиавелли с маленькими темными усиками, как мало вы знаете женщин,
— Но… я вас… не обманываю.
— Слушайте, — продолжала она, обнимая своей прекрасною рукою шею Армана, — вообразите, что я ваша мать…
— О, — улыбнувшись, заметил Арман, — вы слишком молоды для такой роли.
— Ну, в таком случае, сестра…
— Идет.
— Сестре говорят все… решительно все… и если я спрошу у вас о вашей сердечной тайне…
— Но у меня нет тайны.
— Опять!
Фульмен нетерпеливо топнула маленькой ножкой по паркету.
— В самом деле, — сказала она, — вы правы… сердечных тайн не открывают первой встречной женщине под предлогом, что ужинают у нее… а в ваших глазах я, разумеется, первая встречная…
— Нет, — возразил Арман, — потому что я читаю в ваших глазах желание быть моим другом.
— Более того, — сказала Фульмен. — Я люблю вас!
— Вы… любите меня! — воскликнул молодой человек, чрезвычайно удивленный.
— После сегодняшней ночи.
Лицо Армана сделалось задумчивым, и он опустил глаза.
— Простите меня, — сказал он, — но я не могу этому поверить… это невозможно.
— О, молодой безумец! — прошептала Фульмен, улыбаясь. — Неужели вы думаете, что вас бы напоили и оставили затем здесь на весь день, если бы…
Глаза Фульмен досказали начатую фразу. Но Арман с достоинством встал и в свою очередь взял ее руку.
— Простите меня, сударыня, — сказал он, — если я не упал тотчас на колени перед вами, если вы, чьей любви добиваются все, чьей улыбки вымаливают, а взгляд покупают на вес золота, если вы видите меня спокойно выслушивающим ваше признание, которое должно было лишить меня рассудка от счастья…
— Ах! — вскричала Фульмен, — вы отлично знаете, мой милый друг, что если вы не умираете от восторга и не упали к моим ногам, то это значит только одно, что вы не можете отвечать на мою любовь…
— Увы!
— Это значит, что вы любите Даму в черной перчатке. И Фульмен насмешливо захохотала.
— Вот, — сказала она, — каким образом заставляют признаться.
— Ваша правда, — прошептал молодой человек, опустив голову, — я побежден, и вы вырвали у меня мою тайну, заговорив о любви..; и разумеется…
— А! — улыбаясь, заметила Фульмен. — Понятно, мой дорогой, что я не призналась бы вам, если бы в самом деле полюбила вас; для меня это было только средством узнать вашу тайну. Я не бросаюсь так на шею своим поклонникам.
Арман стоял, опустив голову, в то время как Фульмен, улыбаясь, говорила и бросала на него ласковые взгляды опытной женщины, для которой человеческое сердце, и особенно сердце юноши, не представляется загадкой. Она заставила его снова сесть рядом с нею.
— Ну, — сказала она, — теперь поговорим, как старые друзья… Я вас не люблю… Вы меня тем более… потому что любите Даму в черной перчатке. Но нас должны сблизить общие интересы…
— Общие интересы? — спросил удивленный Арман,
— Почему бы и нет?