Тайны Парижа
Шрифт:
– Вы?
– А сегодня утром я была глупа…
– Что же вы такое сделали? – спросил Гектор. – О чем вы говорите?
– Зато вы были великодушны и добры, – продолжала Дама в черной перчатке, – и, по-видимому, забыли все.
– Я ничего не помню, – сознался капитан.
– Зато я помню. О! Я помню все.
Гектор Лемблен вздрогнул. Он вспомнил все, что случилось, и слова Жермена. Он подумал было, что эта женщина признается ему в какой-нибудь низкой интриге и будет молить его о прощении. Но он ошибся; она продолжала:
– Вчера я захотела провести ночь в комнате покойной госпожи Лемблен.
Слова
Он боялся, уж не открыла ли Дама в черной перчатке его ужасную тайну. Но она улыбалась и ласково смотрела на него. А разве так улыбаются убийце? Разве так смотрят на него?
Дама в черной перчатке продолжала:
– Уж это одно было жестоким капризом с моей стороны. Но я хотела испытать вас, я хотела узнать, любите ли вы вашу жену до сих пор.
– Сжальтесь… сжальтесь… – умолял капитан, и холодный пот выступил у него на лбу.
– Мало того, – продолжала молодая женщина, – мне показалось недостаточно этого испытания, и я поступила отвратительно.
Гектор Лемблен был бледен как смерть, и глаза его блуждали.
– И вот, сегодня утром, когда вы пришли ко мне в комнату, полную для вас ужасных и грустных воспоминаний, я начала рассказывать вам придуманную мной бессмысленную историю.
Она остановилась и посмотрела на капитана, продолжая улыбаться. Гектор, смертельно бледный, стоял, как приговоренный к смерти, и даже можно было расслышать учащенное биение его сердца.
– Историю о галлюцинации, о привидении, ужасную историю, сочиненную мною, которой я хотела испытать, насколько вы продолжаете любить ту… место которой я вскоре должна занять, – докончила она, скромно опустив глаза.
Слова эти были для капитана тем же, чем является для утопающего раздавшийся над ним голос его спасителя. Все пережитое было забыто, все выстраданное исчезло. Он радостно вскрикнул и, упав на колени, схватил руки молодой женщины и с лихорадочным восторгом поднес их к губам.
Она казалась тронутой, взволнованной, но потихоньку высвободила свои руки.
– Вы прощаете меня, не правда ли? – спросила она после минутного молчания.
– Прощаю ли я вас! – воскликнул Гектор.
– Но ведь это так извинительно, – прервала она, – я ревновала.
Она сказала это с кокетливостью, рассчитанною на то, чтобы уничтожить последнюю искру рассудка, которую сохранял еще увенчанный сединою человек, умиравший от неведомого страдания.
Но Дама в черной перчатке ошиблась в своих расчетах. Слова ее имели совершенно обратный результат. Напоминание Гектору о ревности можно было бы сравнить с тем отдаленным звуком военной трубы, которая пробуждает полковую лошадь, давным-давно работающую на пашне, и заставляет ее внезапно поднять голову и заржать от гнева и гордости. Ему показалось, что Жермен, неверный слуга Жермен, его соучастник, явился перед ним насмешливо и нахально улыбающийся и сказал:
«Ну, дорогой барин, и просты же вы, как посмотрю; неужели вы не видите, что эта женщина вас обманывает и что каждый вечер… в восемь часов… в замок пробирается человек, в то время, как вы гоняетесь по лесам».
И странная вещь! Десять минут назад, когда молодая женщина входила в комнату,
– Боже мой! – вскричала молодая женщина, от внимания которой не ускользнула быстрая перемена, происшедшая с капитаном в течение какой-нибудь секунды. – Что с вами?.. Вы бледны и дрожите…
– Я? Нисколько… Вы ошибаетесь… Со мной ровно ничего, – бормотал он.
– Ах! Вы обманываете меня!.. Вы страдаете…
– Нет! Нет!..
– Неужели все это наделало воспоминание? Боже мой, я сделаю все, от меня зависящее, чтобы загладить… свою вину, заставить забыть…
Капитану показалось, что молодая женщина сильно взволнована. Человеческое сердце уж так создано, что черпает силу в слабости другого. Капитан, за минуту бывший пугливее ребенка, почувствовал прилив энергии, которую, по-видимому, утратила молодая женщина, и проницательно смотрел на нее. Казалось, он хотел проникнуть этим взглядом в самые сокровенные уголки сердца Дамы в черной перчатке. Но ее сердце оставалось непроницаемо, как тайна.
Он снова взял ее руку.
– Выслушайте меня, – сказал он, – и выслушайте внимательно.
– Боже мой! Что еще случилось? – с испугом спросила она.
– Выслушайте меня, какую бы глупость я ни сказал.
– Хорошо, говорите.
– Вы заставили меня принять к себе обратно Жермена – лакея, который только что вышел отсюда.
– Да, я просила вас об этом…
– Зачем?
Молодая женщина нахмурила брови, но через несколько минут на ее губах снова заиграла улыбка.
– Потому, что во время вашего пребывания в Париже, – ответила она, – этот человек бросился предо мною на колени и молил ходатайствовать за него, и мне показалось, что он очень предан вам.
Несмотря на чистосердечие, с которым Дама в черной перчатке давала это объяснение, капитан, по-видимому, им не удовлетворился. Он смотрел на нее с некоторым недоверием.
– Только поэтому? – спросил он.
– Да.
– Странно.
Гектор задумался, и злой огонек блеснул в его обыкновенно пасмурных глазах.
– Странно? – повторила она. – Что же в этом странного?
– Простите меня, – сказал он с порывом откровенности, – но я тоже…
Он запнулся.
– Да говорите же! – с нетерпением воскликнула молодая женщина.
– Я тоже ревную.
– Ревнуете! – воскликнула она, расхохотавшись.
– Да…
– К кому же это?
Гектор опустил голову и молчал.
– Ревнуете к кому? К лакею? Но знаете ли, – высокомерно произнесла она, – что это уже дерзость, милостивый государь.
– О, простите меня! – умолял он. – Вы не поняли меня.
– Наконец… объяснимся!
– Хорошо! Тот человек…
– Какой человек?
– Жермен… лакей… он только что сообщил мне странные и ужасные вещи…
– Что же он рассказал?