Шрифт:
Посвящаю эту книгу памяти моего отца, Михаила Максимовича Коняева.
Автор
Вступление. Ключ Русской истории
21 ноября 2010 года в крепости Орешек города Шлиссельбурга зазвучало церковное пение. Падали с серого неба снежинки, ледяным холодком тянуло с Ладоги, на развалинах храма Рождества Иоанна Предтечи состоялось первая за последние девяносто лет литургия. Совершили
За спиною игумена Евстафия (Жакова) уже три поднятых из руин храма: храм Иоанна Предтечи в Старой Ладоге, храм Петра и Павла в Знаменке, храм Равноапостольной княгини Ольги в Михайловке. Еще два храма возрождены им в Карелии.
Храм Рождества Иоанна Предтечи в Шлиссельбурге — уже шестой в этом списке.
Не так уж и много найдется в России мест, подобных этому продутому студеными ладожскими ветрами островку.
У основанной внуком Александра Невского князем Юрием Даниловичем крепости Орешек — героическое прошлое, и понятно, почему шведы так стремились овладеть ею.
За девяносто лет оккупации они перевели на свой язык название крепости — она стала Нотебургом — и укрепили цитадель, но И октября 1702 года русские войска «разгрызли» шведский орех.
Говорят, что Петр I послал на остров офицера с приказом командиру штурмующего отряда подполковнику Семеновского полка М.М. Голицыну отступить. Голицын ответил посыльному: «Скажи царю, что теперь я уже не его, а Божий», — и велел оттолкнуть от острова лодки.
Штурм продолжался. Крепость была взята. Павших во время штурма героев похоронили внутри крепости.
На стене церкви Иоанна Предтечи была установлена доска в память о них, но потом эту доску увезли в Санкт-Петербург, в музей города.
Ну а герой штурма, конечно, не мог знать тогда, что берет крепость, в которую через несколько лет засадят его брата, князя Дмитрия Михайловича Голицына.
Петр I переименовал вставшую в истоке Невы крепость в Шлиссельбург — «ключ-город», объявляя тем самым, что этим ключом он открывает для России выход к Балтийскому морю.
Однако новая, придуманная Петром I «профессия» крепости оказалась ненужной русской истории, потому что не прошло и полгода, как сломан был сам замок. В устье Невы тогда началось строительство Санкт-Петербурга, и хотя Шлиссельбург укреплялся все эти годы, никакого участия в боевых действиях он уже не принимал.
Прошло более полутора десятков лет, прежде чем Петр I решил употребить свой «ключ» в тюремных целях.
Первой узницей Шлиссельбурга он сделал свою сестру, царевну Марью Алексеевну, обвинив ее в заговоре, в котором она не участвовала. А следом за сестрой превратил в узника «города-ключа» и святого благоверного князя Александра Невского, вернее, его святые мощи, которые посмели не поспеть в Петербург к празднованию первой годовщины Ништатского мира. Решено было не ввозить их в Петербург до следующей годовщины и держать в Шлиссельбургской крепости.
Переход от воинской доблести к новой специальности нелегко дался старинной русской крепости, и в скрежете тюремного ключа различается нечто большее, чем обыкновенное лишение свободы. Ведь тогда, в 1723 году, в крепости случился пожар и святые мощи Александра Невского сильно пострадали в огне, но все равно по воле Петра I были торжественно
Торжественно встретили и другую узницу Шлиссельбурга — Евдокию Лопухину. Ее засадила в крепость императрица Екатерина I, но через год царица Евдокия вышла на свободу, и вышла уже… бабушкой императора Петра II.
А «город-ключ» продолжал скрежетать, смыкая несмыкаемое, и племянница Петра I, Анна Иоанновна, заточила в крепость членов Верховного тайного совета, которые избрали ее на царство: братьев Долгоруких и князя Дмитрия Михайловича Голицына.
Узником Шлиссельбурга стал потом и любовник Анны Иоанновны, курляндский герцог Эрнест Иоганн Бирон, сделавшийся после ее кончины регентом при чстырехмссячном императоре Иоанне VI Антоновиче.
Впрочем, Бирон сидел в Шлиссельбурге всего полгода, а вот Иоанну VI Антоновичу не повезло. Он просидел в крепости «безымянным колодником» девять лет и был убит при попытке поручика Мировича освободить его.
Кровь безвинного страдальца, кажется, впервые обагрила древние камни Шлиссельбурга.
Больше царственных особ в Шлиссельбургскую крепость не сажали.
Теперь узниками цитадели были: участник башкирского восстания мулла Батырша Алеев, убитый при попытке побега, и масон, прославленный издатель Николай Иванович Новиков; декабристы: Михаил, Николай и Александр Бестужевы, В.А. Дивов, Я.М. Андреевич, А.П. Юшневский, А.С. Пестов, И.И. Пущин, И.И. Горбачевский, М.М. Спиридов, А.П. Барятинский, В.К. Кюхельбекер, Ф.Ф. Вадковский, B.C. Норов, П.А. Муханов, А.В. и И.В. Поджио и поляк Валериан Лукасинский, проведший в одиночном заточении почти 38 лет; основатель и вдохновитель «Общества святых Кирилла и Мефодия» Николай Иванович Гулак и известный революционер-народник Михаил Александрович Бакунин; участник заговора Каракозова Николай Андреевич Ишутин и член центрального национального комитета Польского восстания 1863 года Бронислав Шварце; народовольцы Н.А. Морозов, М.Р. Попов, М.Ф. Фроленко, В.Н. Фигнер, М.Ю. Ашенбреннер, М.В. Новорусский, Т.А. Лопатин и Л.А. Волкенштейн.
В Шлиссельбурге производились теперь и казни.
10 октября 1884 года, у крепостной стены, обращенной к Ладожскому озеру, повесили членов военной организации «Народная воля» офицеров А.П. Штромберга и Н.М. Рогачева, а 8 мая 1887 года — обвиняемых по делу «Второго 1 марта» А.И. Ульянова, П.Я. Шевырева, B.C. Осипанова, В.Д. Генералова и П.И. Андреюшкина.
«Среди русского народа, — сказал тогда Александр Ульянов, — всегда найдется десяток людей, которые настолько горячо чувствуют несчастье своей родины, что для них не составляет жертвы умереть за свое дело. Таких людей нельзя запугать чем-нибудь».
И слились эти слова со скрипом ключей, открывающих двери злу и мраку, скопившемуся в шлиссельбургских подземельях, и откликнулся на них гимназист в далеком Симбирске, сказавший: «Мы пойдем другим путем».
Бесконечным и кровавым для России оказался этот путь, и вот, кажется, и нет уже давно ни Российской империи, ни СССР, а всё еще не кончается эта мучительно долгая дорога.
— Владыка прещедрый! Слыши слова похваляющихся разорите святую веру православную! Стань в помощь мне! Ты бо еси Бог наш и на Тя уповаем! — сказал в минуту смертельной опасности для всей Руси святой благоверный князь Александр, собираясь на Невскую битву, и кажется, что только эти слова и способны заглушить недобрый скрежет шлиссельбургских ключей.