Тайны смерти русских писателей

Еремин Виктор Николаевич

Более о смерти племянника Храповицкий не написал ни слова.

Брат же его, Михаил Храповицкий, узнав о самоубийстве племянника 30 июля, вообще даже не помянул о нем и предпочел записать в дневнике продолжение своих абстрактных философствований.

Однако письмо юноши именно к нему считается завещанием Сушкова, наиболее ясно разоблачившим своего автора, оно же стало своеобразным памятником русской литературы конца XVIII в.

«Милостивый Государь Дядюшка Михайло Васильевич.

Могли ли вы ожидать такова известия, вы, который видели меня за несколько недель; мне наскучила жизнь, и прежде, нежели дойдет к вам сие письмо, я уже не в силах буду писать другое. Однако ето все для вас загадка, и так вот пояснее. — Состояние мое давно меня тяготило, но тяготило так, как философа. Я видел мои недостатки и невозможность батюшкину мне помочь; словом сказать, я видел, что не могу жить в свете, где предразсудки велели бы меня презирать и где бедность весится наравне с злодейством. — Конечно, надлежало бы мне презреть мысли таких людей, но простите пылкость моих лет, которые дозволяли мне разпознавать мечту нами водящую, но понуждали, однако ж, бродить зажмурившись с другими. — Долго я строил замки на воздухе; то ли полагался на выгодную женитьбу, то надеялся на личныя приятности, то ожидал произойти способностью ума; однако ж все ето еще далеко, не говоря что, может быть, и никогда бы не было; но сколько ж бы жолчи я выпил прежде, нежели достигнул бы моих предприятий, и тому, кто в ребяческих летах начал его чувствовать, гораздо лучше принять минутное лекарство, нежели ожидать чрез сорок лет облегчения, когда уже меня ничто не будет льстить. —

Я не был создан, чтобы пресмыкаться, или, как говорят по-французски, croupir dans le neant (погрязнуть в ничтожестве). Иногда приходило мне в мысль влюбиться, и подлинно ето единственное средство могло бы меня привязать к свету, в котором я бродил, как в лесу. Просыпавшись, не иметь приятной цели для наступающего дня, ложиться, не надеясь быть веселея завтра, — ето довольно тяжкое положение. К нещастию и етова способа мне недоставало. Я не нашел предмета, который бы мог заменить мне вселенную, и сему причиной было, как я воображал, мои лета, мои недостатки, не допускавшие меня блистать пустяками, а может быть, и недостаток моих достоинств. А когда такая мысль мне приходила, то раздражала мое самолюбие, разрывала мне сердце. — Ныне, оставшись один в Москве, я имел время довольно обдумать все сии обстоятельства, окружающая меня пустота, уединение, в котором ничто меня не разсеевало, — ето подкрепило меня в намерении умереть, которое несколько времяни уже приходило мне в голову. Может быть, и Вертер помог мне от части, но для Бога не почитайте меня обезьяною Вертера, а еще менее безумным. — Право, во мне нет ни безумия, ни меланхолии, от которой тетушкина Агафья спрыгнула в колодезь. В самую ту минуту, как я пишу, я принужден слышать глупости Алексашки и хохотать с ним во все горло. Итак, снеся с холодным духом все причины, говорящие pour и contre, я выбрал то, что казалось мне лучше. При сем прилагаю как охотнику стихи, недавно мною зделанные.

Что наша в свете жизнь? Она претяжко бремя. Что сей прекрасный свет? Училище терпеть. Что каждый миг есть? Зло и будущих зол семя. Зачем родимся мы? Поплакав, умереть. Что злато почести? Младенчески игрушки, Которыми всегда играет смертный род. Щастлив кто в жизнь свою не покидал гремушки, Взглянул и зрит себя могилы у ворот. Но пусть бы оными играли мы без спора, Насильством не чиня один другому слез, Напротив, кто достал сего побольше сора, Тот всех пятой гнетя, главу свою вознес. Почто же цепь сию спокойным оком вижу? Сего дня ль, завтра ли она должна упасть. И так коль я себе свободы час приближу, Могу ли новую тем заслужить напасть? Не оскорблю тебя сей мыслию, владыко! Незлоблив ты, и я отца в тебе найду; А хоть навек умру, то бедство невелико, К тебе или к земле с отвагою иду…

Никогда и никто не был столь уверен в небытии души, как я, прочтя то место, где Вольтер хотел доказать, что она существует. Когда сам Вольтер не мог меня убедить, то какие же богословы то бы зделали. — Однако ж очень видно, что я надеюсь мало говорить на том свете, когда столько заврался теперь на прощанках. Никогда я не был так плодовит! — Мне хотелось объявить вам подробно свой символ веры, однако ж le jeu ne vaut pas la chandelle [15] , когда вы сами того же мнения, то ето будет уже также пустое повторение. — Желал бы также зделать возражение тем, которые будут врать, что не должно отнимать того, что возвратить не можешь; что больше духа снести бремя жизни, нежели скинуть и проч., но ети люди не стоят опровержения. Скажу только, что, конечно, Катон великодушнее каторжника, который мучится и живет, и что я волен сбросить ношу, хотя и не могу опять поднять ее, тем более, что рано или поздно ей назначено упасть. По крайности, я уверен, что вы не в числе сих людей, — да и, по словам ханьжей, всякой праведник семь раз в день согрешает, но не лутче ли я согрешу один раз, чтобы не грешить уже вечно: скольких грехов себя избавлю? — Однако ж не примите сего иначе как в шутку. — Когда время все успокоит, то вы можете сообщить ето письмо к батюшке для странности его слога. Скажите ему, чтобы он не лишал своей милости Алексашку за то, что он не усмотрел за мной: peut on me garder de moi meme? [16] Уверьте братцев и сестриц, что я не забывал их до последнего часа, и теперь прошу дядюшку Александра Васильевича, чтоб он обратил на них ту милость, которую, как казалось, был ко мне расположен. — Для блага их желаю, чтоб они начали разсуждать позднее, нежели я: жизнь их отравилась бы огорчениями, или надлежало бы всем перестреляться. — Не правда ли что ета мысль довольно забавна? Родиться девяти человекам на то, чтобы всем застрелиться? Однако ж все миллионы людей не на то ли родятся, чтобы всякими манерами умирать? У дядюшки Алексея Васильевича [17] ручки целую. Ежели не выберу другой смерти, то пистолеты его выпрошены мною не напрасно. — После меня осталось множество сочинений, но они так перемешаны, что надлежало бы мне воскреснуть, чтобы привести их в порядок. Многие неокончены, а иные и без начала. — Итак, дозволяю в целом уме и памяти истопить оными печь; в сем состоит все мое завещание и наследство. Однако ж пора окончить. Желаю вам здоровья, которое одно могло бы разстроить ваше благополучие. — Живите долго, потому что жизнь вам в утешение, и иногда вспоминайте племянника, которой умел ценить ваши милости

^{Михайло Сушков».}

15

Игра не стоит свеч (фр.).

16

Можно защитить меня от самого себя? (фр.)

17

Алексей Васильевич Храповицкий (? — 1819) — сводный брат Александра и Михаила Храповицких; бригадир; жил в Твери.

Что более бросается в глаза в этом письме? Самомнение и самовлюбленность автора? Дешевое кокетство даже перед лицом близкой смерти? Бессмысленность? Книжная шаблонность? Нет! Поражает духовная пустота! Готовность юноши даже в последние часы жизни попрекнуть папеньку в том, что у него нет капитала, который мог бы свободно мотать сынуля — а то ведь иначе дружки будут его презирать… Прихвастнуть своим неверием в Бога, будто кто-то обязан был ему доказывать Божье бытие! Как точно написал H.H. Бантыш-Каменский [18] , «…скажу слово и о своем уроде Сушкове, который Иудину облобызал участь. Прочтите его письмо: сколько тут ругательств Творцу! Сколько надменности и тщеславия о себе! Такова большая часть наших молодцов, пылких умами и не ведущих ни закону, ни веры своей».

18

Николай Николаевич Бантыш-Каменский — выдающийся русский и украинский историк, академик. Один из экспертов, готовивший к изданию подлинник «Слова о полку Игоревен.

Предатель Иуда, как известно, повесился на осине. Сушков, по мнению историка, выбрал тот же путь, предав и свою семью, и свое Отечество, причем даже не за деньги — по прихоти. Невольно скажешь: что еще может быть омерзительнее и мельче дурака в «философах»!

В литературе о Сушкове постоянно подчеркивается тема, запущенная в начале XIX в. младшим братом самоубийцы, — перед тем, как привести свой постыдный замысел в исполнение, Михаил отпустил якобы на волю своих крепостных! И это никакими документами не подкрепленное заявление рассматривается обычно как благородный акт свободолюбивого юноши, восставшего против косности современной ему российской жизни. Правда, откуда у Сушкова могли взяться собственные крепостные крестьяне, непонятно. У батюшки его наверняка имелись,

отрицать не стану. У многих дворян XVIII в. имелось в собственности по 1–3 крепостных двора, а сами владельцы ютились рядышком в таких же деревянных домишках и еще выискивали способы поддержать и подкормить своих крепостных, попрошайничая у императорского двора. О том в архивах сохранилось множество документов. У семейства Сушковых крепостных наверняка было поболее. Впрочем, если даже сей недоросль и мог отпустить на волю своего личного слугу Алексашку, то на деле это означало, что он просто вышвырнул парня на улицу без средств к существованию. Отпускали на волю с чем-то и куда-то, ведь не воздухом питается человек и не на деревьях живет. Как раз об этом передовые дворянчики обычно не думали, но именно эта проблема так долго и тормозила отмену крепостного права в России.

Но все вышесказанное вторично! Главное в ином! Вот всего лишь несколько примеров, вскрывающих внутреннюю сущность таких «мудрецов с младых ногтей», как Сушков. Напомню, Михаил родился в 1775 г.

Павел Алексеевич Тучков (третий) родился в 1776 г., герой битвы русской армии с французами при Валутиной горе в августе 1812 г. Его младший брат генерал Александр Алексеевич Тучков (четвертый) родился в 1778 г., погиб при Бородине, и в память по нем вдова его Маргарита Михайловна (до замужества Нарышкина, родилась в 1781 г.), которая, по легенде, переодетая мужчиной, участвовала во всех военных походах мужа, основала прославленный Спасо-Преображенский монастырь при Бородинском поле. Влюбленная в портрет Тучкова (третьего), посвятила братьям-генералам свое знаменитое, написанное еще в девичестве стихотворение «Генералам двенадцатого года» Марина Ивановна Цветаева. Поэт Денис Васильевич Давыдов родился в 1784 г. и стал славой русского воинства. Герой на все времена, гусар, генерал Яков Петрович Кульнев родился немногим раньше, в 1763 г., а погиб от шального ядра в июле 1812 г. Лихой гусар, генерал Сергей Николаевич Ланской родился в 1774 г., погиб в сражении под Краоном в 1814 г. Илларион Васильевич Васильчиков (первый) родился в 1777 г., за отличие в Бородинском сражении произведен в генерал-лейтенанты, в дальнейшем выдающийся государственный деятель России. Николай Васильевич Дехтерев родился в 1775 г., отличился в сражениях под Цюрихом, Аустерлицем, Прейсиш-Эйлау, Фридландом; в дни Бородина держал оборону на Дунае, а затем участвовал в кампании 1813–1814 гг. Надежда Андреевна Дурова родилась в 1783 г., первая в истории России женщина-офицер, кавалерист-девица, ротмистр-писательница… И отметьте, большинство из перечисленных героев Отечества ни знатностью, ни богатством Михаила Сушкова не превосходили! Наверное, и образованы были поменее. И уж совершенно точно не философствовали о пустопорожнем и не рефлексировали [19] .

19

Рефлексия (от позднелат. rеflexio — обращение назад, отражение) — форма теоретической деятельности человека, направленная на осмысление своих собственных действий и их законов; деятельность самопознания, раскрывающая специфику духовного мира человека. Понятие «рефлексия» возникло в философии и означало процесс размышления индивида о происходящем в его собственном сознании.

А сколько ровесников Михаила Сушкова участвовало в знаменитом Итальянском походе A.B. Суворова в 1799 г.! Многие из них вообще были из крепостных крестьян или из тех самых бедных деревенских дворянчиков, над которыми столь вальяжно издевался Сушков в своей повестушке. А сколько мелкопоместных дворян осваивали как раз в эти годы Сибирь, Америку, Мировой океан? Перечислять можно до бесконечности. Просто не деньги, не страх перед тем, что о них подумают, как на них посмотрят, что о них скажут, определяли смысл жизни этих людей. Не философствования иноземных сочинителей. Их вела судьба, и они оказались достойными ее. Собственными руками вопреки всем препятствиям, зачастую их же соотечественниками творимыми (и в конце жизни теми же соотечественниками преданные, ограбленные, оболганные и униженные), ровесники Сушкова возвели великую и вечную славу России. А что сделал он, презрев Бога, Отечество и людей? Пустоту — благодатную почву для любителей абстрактных умствований. Благо таких во все времена пруд пруди!

6

Вот мы и подошли к захлестнувшей наше время сушковщине. Что я подразумеваю под этим словом?

Сушковщина — это непомерная гордыня поверхностно образованного человека, возомнившего себя постигшим истины бытия, а потому берущимся судить, приговаривать и вершить свой приговор. Сушковщина — это подмена личного мнения человека, которое опирается на знание и опыт, личными представлениями его, проистекающими из случайно полученных обрывков информации или — еще хуже — из собственных фантазий, именуемых почему-то людьми ограниченного ума «философией». Сушковщина — это жизнь человека в обществе по принципу «слышу звон, да не знаю, где он, но приговор вынести всегда готов, ибо я умный и все понимаю с лету!».

Сушковщина, в частности, есть неизбежное порождение так называемой демократии, огульной безалаберной свободы личности под лозунгом свободы информации и плюрализма мнений, ограниченного только установленными государством законами. Последний, возникший и казавшийся в условиях абсолютной сословной власти чуть ли не панацеей от всех бед людского общества, сегодня окончательно выкристаллизовался и оказался явлением отнюдь не безобидным, но постыднейшим и независимо от законов государства смертельно опасным для каждого из нас, нынче живущих, и для всех, вместе взятых, во все времена. Более того, монстр плюрализма бестолково выпущен Пандорой демократии из крепко запертой когда-то шкатулки архаических табу и загнать его обратно нынешнему человеческому сообществу уже не под силу. В чем же трагедия?

Ницше в 1883 г. сказал в романе «Так говорил Заратустра»: «Бог умер…» Мартин Хайдеггер развил его идею, воскликнув в середине XX столетия: «Бог убит, притом людьми…» В начале XXI в. стала очевидной третья составляющая часть этой апокалипсической идеи. Предварительно напомню, в Евангелии от Иоанна сказано: «1. В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. 2. Оно было в начале у Бога». Сегодня люди убили Слово (!), причем убила его прежде всего сушковщина интеллигенции, в неизбывной гордыне своей всего лишь использовавшей для этого, как оказалось, безотказное и смертельное оружие — исключительно соблазнительную для слабых душ идею плюрализма мнений, то есть ложно преподнесенную людям идею свободы Слова. На рубеже третьего тысячелетия Слово было умучено интеллигентами именно как изначальная сущность человека, данная только ему и сотворившая его разумным. Убийство это стало возможно посредством обрушения завещанных нам предками табу на безостановочное, самоуверенное изнасилование Слова погрязшем в гордыне homo sapiens.

Когда все это случилось: по мере развития в демократических обществах так называемой современной свободы Слова или сама свобода Слова стала внедряться в обществе уже после его смерти, вряд ли кто сможет сказать. Но как бы там ни было, ныне можно говорить все, что угодно, и писать все, что угодно, все равно никому никакого дела до этого нет, ибо произнесенные слова и для говорящего, и для пишущего на самом деле пустые звуки, а для пишущего и читающего — наборы ничего не значащих знаков. Получилось все по Ф. М. Достоевскому: если у тебя есть миллион — можешь делать все, что угодно, мертвое Слово станет твоей опорой; нет у тебя миллиона — с тобой будут делать все, что угодно, мертвое Слово будет только этому способствовать.

Слово убито интеллигентами-интеллектуалами! Вместо него осталась только хитиновая оболочка звука. Для непонятливых поясню. Смерть Слова заключается в том, что оно утратило свое изначальное содержание, стало пусто и более не способно подвигнуть ни одного человека, ни множество людей на созидание, на спасение или защиту. Самое большее, на что оно сегодня способно, — это ненадолго соблазнить толпу корыстью материальной выгоды, то есть временно прельстить грядущей взяткой.

Так где же надежда заблудшему человечеству, спросит читатель? Ведь большинство людей неповинно в том, что сотворили интеллектуалы! Откуда же черпать теперь человеку духовную силу на Созидание, где искать пути к Добру и Правде? Или все это тоже уже только умершие Слова, сочетания пустых звуков? Да, именно так. И проповедовать сегодня бессмысленно, и поучать, и наставлять, и вразумлять — тем более. Даже молитва сегодня вряд ли поможет человеку, поскольку основана на Слове. Все, что существует в единстве со Словом, — ныне мертво, ибо мертво само Слово. Но осталась Совесть! То изначально глубинное, заложенное в нас помимо нашей воли, сокрытое от липких языков душеловцев и доступное только самому человеку независимо от внешнего мира. Видимо, в Совести каждого заложено спасение всех. По крайней мере, хотелось бы в это верить.