Тайны Старого и Нового света. Заговоры. Интриги. Мистификации

Черняк Ефим Борисович

В обстановке крайнего возбуждения палата представителей утром в субботу, 22 февраля 1868 года — в день рождения Джорджа Вашингтона, — приступила к обсуждению вопроса об импичменте, т. е. обвинении президента, которое предавало бы его суду сената за совершение должностных преступлений. Комиссия по реконструкции южных штатов палаты представителей подготовила доклад, торжественно зачитанный Т. Стивенсом. В докладе содержалось предложение «обвинить Эндрю Джонсона в тяжких преступлениях и проступках». Меньшинство — депутаты от демократической партии — потребовало дебатов и отсрочки заседаний. Дискуссия была перенесена на понедельник, но по постановлению палаты эти прения в протоколы должны были быть занесены под датой 22 февраля. Именно в этот день рождения первого президента США, ставший национальным праздником, было решено осудить недостойного преемника Джорджа Вашингтона.

В воскресенье столицу заполнили тревожные слухи. Распространялись известия, будто сторонники Джонсона в штате Мэриленд, одетые в форму солдат Конфедерации, движутся к столице, чтобы силой заставить конгресс подчиниться президенту.

Утром в понедельник возобновились прения, после которых с заключительным словом выступил Стивенс. Только огромным напряжением воли этот источенный недугом, уже смертельно больной человек сумел заставить себя произнести первую часть своей блестящей речи. На середине ее он, совершенно обессиленный, опустился в кресло, предоставив клерку дочитать конец выступления. После речи Стивенса началось голосование. 126 республиканцев высказались за импичмент, 47 — против. Назавтра Стивенс, опираясь на плечо одного из своих коллег, явился в сенат, где заявил, что «народ Соединенных Штатов» осудил Эндрю Джонсона за совершенные на посту президента тяжкие преступления. Далее последовали юридические формальности — назначение сенатской комиссии, которая должна была подготовить правила процедуры и вести переговоры с председателем Верховного суда Чейзом, явно не разделявшим в это время взглядов радикальных республиканцев. Немногочисленные случаи применения импичмента, которые можно было бы рассматривать как прецеденты, относились только к обвинению второстепенных чиновников и слабо подходили для суда над президентом. В соответствии с рекомендациями своей юридической комиссии сенат голосами республиканского большинства одобрил 25 процедурных правил, регулировавших все ситуации, которые могли возникнуть в ходе процесса. Здесь, однако, вмешался Чейз, направивший письмо сенату, где утверждалось, что тот не имеет права заседать как судебная инстанция, пока не будет получен обвинительный акт — подготовляемый палатой представителей «Статьи импичмента». А не будучи судебным органом, сенат не полномочен решать и процедурные вопросы, относящиеся к ведению процесса. Это была далеко не последняя попытка затормозить начало суда над Джонсоном.

Тем временем палата представителей обсуждала «Статьи импичмента». Первые проекты подверглись резкой критике. Спор шел о том, сужать ли круг обвинений, ограничиваясь лишь наиболее доказуемыми с чисто юридической точки зрения (в основном незаконное смещение Стентона); или, наоборот, расширить этот круг за счет осуждения других деяний Джонсона, явно направленных против интересов народа, хотя их труднее было формально квалифицировать как должностное преступление, то есть прямое нарушение долга и обязанностей президента. Однако и среди более широко сформулированных обвинений не находилось места для главного — обличения циничного предательства хозяином Белого дома тех идеалов, за которые сражались народные массы в гражданской войне, готовность Джонсона вернуть плантаторам утерянный ими контроль над южными штатами, сохранить полурабское положение негров, снять все преграды для ку-клукс-клановского террора. Все это никак не вмещалось в узкие юридические рамки «Статей импичмента» и находило в них лишь слабое отражение. Джонсона, оказывается, можно было обвинять только в нарушении тех или иных положений закона о замещении государственных должностей, а не в потворстве бесчинствам «прощеных» конфедератов, кровавым погромам негров. Вопрос, касавшийся судеб миллионов людей, низводился до уровня спора о толковании отдельных административных правил, что настежь открывало дверь для софистики защитников Джонсона. Попытка вести «по-конституционному» войну против южных плантаторов едва не лишила Север победы. Попытка «по-конституционному» решить вопрос о попрании президентом воли народа, невыполнении тех обещаний, благодаря которым он вместе с Авраамом Линкольном получил вотум доверия избирателей, с самого начала ослабляла позиции радикальных республиканцев. Они побоялись апеллировать к народным массам. К тому же правое крыло радикальных республиканцев явно поддалось нажиму со стороны консервативных кругов, демократов и группы сторонников Джонсона, демагогически требовавших, чтобы суд над президентом не носил характера «политического преследования».

Стивенс и некоторые другие лидеры радикальных республиканцев понимали, какую угрозу представляло такое сужение границ обвинения, и пытались расширить эти рамки двояким путем. Во-первых, добавлением к уже разработанным десяти более «узким» по содержанию статьям одиннадцатой, повторяющей их в более общей, суммарной форме. Дополнительный параграф придавал большую значимость всему импичменту и вместе с тем мог привлечь голоса колеблющихся, которые рассматривали суд над Джонсоном как чисто юридическую процедуру и считали недостаточно доказанными те или иные конкретные нарушения закона, о чем говорилось в других статьях обвинительного акта. Вторым путем было подчеркивание политического смысла процесса в речах, обосновывавших различные статьи обвинения. Однако эта тактика нисколько не помешала адвокатам президента свести все дело к действительной или мнимой недоказанности тех или иных технических нарушений Джонсоном прав конгресса и превышения им своих полномочий, что и составляло основное содержание импичмента. Между тем смысл как раз заключался в преступном, противоречащем народным интересам использовании Джонсоном полномочий президента. А это главное оставалось за пределами импичмента и фигурировало только в речах отдельных депутатов (их было семь, включая Стивенса), которым палата представителей поручила поддерживать обвинение в сенате.

Вся палата во главе со спикером Колфексом прибыла в сенат, чтобы присутствовать при зачтении ее уполномоченными «Статей

импичмента», выдвинутого против президента.

7 марта сенат, преобразованный в судебный орган, уведомил Белый дом, что через неделю президент должен будет дать ответ на эти обвинения. 13 марта перед сенатом вместо самого президента предстали его адвокаты (включая министра юстиции, предварительно подавшего в отставку, дабы избежать упрека в том, что защита Джонсона ведется лицами, получающими государственное жалованье). Адвокаты прежде всего потребовали 40 дней для подготовки к защите. После жарких прений этот срок был сокращен сенатом до 10 дней.

23 марта адвокаты представили ответ на обвинения. Уже на следующий день уполномоченные палаты представителей, избравшие председателем Стивенса, передали свою «реплику» по поводу ответа. 30 марта они начали предъявлять доказательства виновности Джонсона. С большой речью выступил один из уполномоченных, генерал Батлер. Он стремился убедить сенат, что действия, явно идущие вразрез с интересами народа, одним этим уже являются нарушением конституции и обязанностей президента. Даже если Джонсон не нарушил бы буквы закона, подобное использование исполнительной власти, которое «диктуется ложными мотивами и преследует ложные цели», является преступлением. Стараясь повлиять на сенаторов, рассматривающих импичмент только в юридическом плане, Батлер говорил: «Вы сами являетесь законом, связанные лишь естественными принципами равенства и справедливости. Безопасность народа является высшим законом». Вместе с тем Батлер подверг подробному разбору те нарушения закона, которые инкриминировались Джонсону. Он отверг уловку адвокатов президента, ссылавшихся на «антиконституционность» этих законов. Ведь долг президента — исполнять все законы, кроме тех, которые будут объявлены Верховным судом противоречащими конституции. Представленная уполномоченным масса документов должна была подтвердить факт нарушения президентом законов, принятых конгрессом.

Ответ адвокатов был целиком основан на стремлении свести весь вопрос к его юридическому аспекту и с помощью крючкотворства представить законными действия Джонсона. Например, один из адвокатов, Кэртис, так обосновал смещение Стентона. Военный министр был назначен президентом Линкольном в 1862 году. При вторичном вступлении Линкольна на должность президента весной 1865 года Стентон не был еще раз утвержден в качестве министра ни главой государства, ни сенатом, а просто продолжал отправлять свои обязанности. Следовательно, полномочия Стентона юридически истекли одновременно с окончанием первого президентства Линкольна, и поэтому военный министр не подпадал под действие позднее принятого Акта о занятии государственных должностей. Кроме того, Стентон не был фактически уволен: он ведь отказался подчиниться приказу президента и не покинул здания военного министерства. Иначе говоря, имело место не смещение, а только попытка смещения, за которую закон не предусматривает никакого наказания. К тому же, чтобы сделать действия Джонсона наказуемыми, надо еще доказать наличие у него сознательного намерения не подчиняться требованиям Акта о занятии государственных должностей, а это доказать невозможно. Напротив, имеются свидетельства в пользу того, что Джонсон действовал на основании рекомендации своих министров и советников по конституционным вопросам. А они считали, что смещение Стентона является вполне легальной мерой.

Подобные же доводы и увертки содержались и в тех разделах выступлений адвокатов, которые были призваны опровергнуть остальные статьи импичмента. День за днем проходили в обсуждении бесконечных юридических тонкостей, далеких от существа дела. Защита стремилась выиграть время, используя как предлог даже болезнь адвоката Стенбери. Батлер тогда напомнил, что на карту поставлены ценности, за которые погибли 300 тыс. солдат северной армии, что от окончания процесса зависит безопасность противников рабства на Юге, как негров так и белых. В ответ последовало наглое замечание адвоката У. Эварта, что, мол, защиту обвиняют в затягивании процесса, а суду пришлось 20 минут выслушивать болтовню достопочтенных уполномоченных о ку-клукс-клане. (Джонсон, узнав об этом выпаде, считал, что Эварт употребил еще недостаточно «сильные выражения»!)

Уполномоченные палаты представителей в своих заявлениях настаивали на осуждении. Речь Стивенса была последним публичным выступлением этого верного поборника гражданских прав угнетенных негров. Его пришлось внести на носилках в зал заседания, и он смог произнести только несколько слов; текст речи был зачитан Беном Батлером. Стивенс требовал, чтобы Джонсон — это «порождение убийства» — не избегнул кары закона. Адвокаты в своих заключительных речах снова двинули в бой всю тяжелую артиллерию своего «конституционного» крючкотворства, запугивая опасностью, которую будет представлять такой прецедент, как смешение президента. Весь арсенал этих «аргументов» был рассчитан на колеблющихся членов сената, на «болото», изображавшее из себя наиболее беспристрастных и неподкупных стражей конституции.

Сенат состоял из 54 человек. Девять из них были членами демократической партии, трое — сторонниками Джонсона. Эти 12 сенаторов в любом случае проголосовали бы за оправдание. Оставалось 42 республиканца. Для осуждения президента требовалось собрать не менее двух третей голосов, иначе говоря, его должны были поддержать минимум 36 сенаторов, т. е. значительно меньше, чем было республиканцев в верхней палате конгресса. Но республиканское большинство было расколото. Только 30 сенаторов заранее решили ответить «да» на вопрос о виновности президента. Как проголосуют 12 «умеренных» республиканцев, оставалось неизвестным. Достаточно было немногим более половины из них отвергнуть обвинение, чтобы оно не собрало необходимого большинства. Обе стороны не жалели сил, чтобы перетянуть голоса «болота», пуская в ход лесть, угрозы и обещания.