Тайны Старого и Нового света. Заговоры. Интриги. Мистификации

Черняк Ефим Борисович

Процесс директоров Панамской кампании

Скамья подсудимых

8 марта 1893 года начался суд над «политической Панамой» — обвиняемыми в коррупции. В их числе снова фигурировали Шарль Лессепс, Фонтан, а также бывший министр общественных работ Баиго, бывший депутат Сан-Леруа и еще несколько человек (большая часть виновных сумела выйти сухими из воды еще на стадии предварительного следствия). Как мы помним, Баиго вымогал у компании миллион за помощь в проведении через парламент закона, разрешавшего выпуск облигаций выигрышного займа, и получил 375 тыс. франков. Признавшийся во всем этом Баиго защищался ссылками на какое-то временное помутнение рассудка,

на «момент безумия», заставивший его забыть свой долг и не принять во внимание, что он не просто инженер, вольный требовать любой оплаты за свои услуги, а министр общественных работ. Если у Баиго и было помрачение рассудка, то только в «момент безумия», когда он решил изображать искреннее раскаяние. Вся влиятельная свора «шекаров» не скрывала чувства облегчения: наконец нашелся столь нужный им козел отпущения. Другой уличенный взяточник, Сан-Леруа, нагло заявил, что изменение его позиции по вопросу о выпуске лотереи не было вызвано подкупом, а неожиданно поступившие тогда на его счет 200 тыс. франков были получены за продажу имущества, доставшегося ему как приданое его жены, и т. п. Сан-Леруа при этом угрожающе намекал, что невозможно его осудить, оставляя безнаказанными других лиц, что нельзя верить протоколам парламентской комиссии. Хотя всем было очевидно, что Сан-Леруа лжет, его оправдали, как и всех остальных обвиненных парламентариев, кроме Баиго. Бывшего министра приговорили к пяти годам тюрьмы и штрафу в 375 тыс. франков, Шарля Лессепса — к году, а некоего Блондена, через которого подкупили Баиго, — к двум годам тюрьмы. На них также возложили ответственность за выплату Баиго причитавшегося с него штрафа. Фердинанд Лессепс, которому было 88 лет во время этих процессов, вскоре скончался. Шарль Лессепс, одно время скрывавшийся в Англии, в конечном счете выплатил часть штрафа за Баиго. Вернувшись во Францию, он снова стал одним из заправил компании Суэцкого канала.

Во время процессов монархисты и буланжисты продолжали попытки использовать Панаму в своих политических целях. 22 июня 1893 года буланжист Мильвуа, действуя вместе с Деруледом, зачитал письма, якобы направленные английским министерством иностранных дел своему посольству в Париже, из которых явствовало, будто Лондон подкупил ряд ведущих французских газет, а также журналистов, в частности Клемансо, за 20 тыс. ф. ст. Министр иностранных дел Девель, которому еще раньше показали эти бумаги и который нарочно хранил молчание, теперь разъяснил, что «документы» — явная фальшивка (они были сфабрикованы бандой мошенников в составе неких Дюкре и Нортона). В результате Мильвуа и Дерулед должны были отказаться от своих депутатских мандатов.

Полицейская оперетта

Рейнак умер, Герц отбыл в Англию. Естественно, что общее внимание было обращено на главного агента скончавшегося банкира — на маклера Артона, через которого велась большая часть черновой работы по подкупу парламентариев. Пресса была полна сведениями, что он скрывается то у брата своей любовницы, то в каком-то своем владении, его видели одновременно то в Париже, то в доброй полудюжине провинциальных городов. В действительности Артон тоже находился в бегах за границей, но за ним числилось обвинение в чисто уголовных махинациях. Запродав от имени «Общества по производству динамита» все той же Панамской компании большую партию испорченного пороха (всего на 259 тыс. франков) ниже обычной цены, Артон получил горячую благодарность своих хозяев и высокое жалованье в 12 тыс. франков в год.

Однако позднее выявилось, что этот образцовый служащий стащил кругленькую сумму в 4 млн. 600 тыс. франков, принадлежавшую «Обществу по производству динамита». Поэтому можно было без труда добиться ареста Артона в любой стране, с которой Франция была связана соглашениями о выдаче уголовных преступников. Но Артон был не такой простак, чтобы попасться в столь несложную ловушку. Как профессиональный биржевой жулик, он отличался достаточно быстрой сообразительностью и понял, как не хотят его поимки многие влиятельные лица. Он усилил это их столь похвальное желание, распустив слух, что имеет бумаги, которые компрометируют парламентариев, принадлежащих к разным партиям. Буланжисты предложили Артону продать им весь товар оптом. Но это было бы не по-купечески: мало того, что сильно прогадаешь в цене и лишишься дополнительных прибылей от розничной торговли, можно еще вдобавок поставить самого себя под удар. «Назавтра после того, как я передал бы бумаги, — разъяснял Артон, — я попал бы в опасное положение».

Вместе с тем Артон дал понять заинтересованным лицам, что готов рассмотреть все действительно деловые предложения. После этого к нанятому им адвокату Руаеру обратился некий господин Лемуан. По-видимому, Артон держал на службе квалифицированных людей — как бы то ни было, Руаер сразу определил, что под именем Лемуана скрывается Дюпа — секретарь шефа сыскной полиции Суанури, о чем и поспешил сообщить своему клиенту. В связи с этим Артон решил представить свой отказ продать компрометирующие бумаги буланжистам в виде некоего подвига, а самого себя чуть ли не в виде спасителя Республики. Маклер так и инструктировал Руаера в письме от 6 декабря 1892 года: разъяснить правительству, что, мол, он отказался принимать участие в маневрах, направленных против республиканского строя.

Несколько позднее, 24 декабря, бывший поверенный барона Рейнака писал, что никто не получал от него списка «шекаров», все разоблачения основываются лишь на слухах, болтовне и неосторожных признаниях, что обвинители поистине не лучше обвиняемых и что настоящие документы можно найти только у него, Артона. Жулик снисходительно согласился также на встречу с представителем правительства. Как раз в эти дни глава кабинета министров Рибо заявил, что достоинство Республики требует полного выявления виновных, а 26 декабря 1892 года Лубе, занимавший пост

министра внутренних дел, провозгласил с трибуны палаты депутатов, что правительству нечего утаивать и оно не собирается оправдывать никого из виновных. В тот же день, находясь у себя в министерстве, Лубе отдал распоряжение Дюпа вести переговоры с Артоном. Во исполнение этого приказа Дюпа совместно с Руаером отбыл в Венецию. Там достойная троица не тратила времени даром, то развлекаясь в театре, где ставили «Дочь мадам Анго», то посещая средневековые тюрьмы бывшей Республики Святого Марка, к которым, впрочем, Артон проявлял не более чем обычное туристское любопытство. Все трое даже вместе снялись — фотография запечатлела их беззаботно кормящими голубей на одной из венецианских площадей. Дюпа телеграфировал своему непосредственному начальнику Суанури, что дела постепенно продвигаются. 3 января 1893 года он получил очередную ответную депешу из Парижа: «Наши друзья с нетерпением ожидают подробных сведений о молодой девушке». Однако Артон запросил за сведения о девице (иначе говоря, за список буланжистов, получавших взятки) немало. Во-первых, он соглашался передать этот перечень только президенту Республики, во-вторых, требовал гарантии от судебного преследования при поездке в Париж и, в-третьих, просил помочь ему занять деньги, которые он должен был выплатить «Обществу по производству динамита», чтобы избавиться от уголовной ответственности.

Дело было даже не только в деньгах: подобное соглашение с Артоном отдавало бы правительство целиком на милость этого проходимца. Дюпа вынужден был с пустыми руками вернуться в Париж. Ясно, что министерство внутренних дел с самого начала обещало не преследовать Артона за границей. Более того, не оставшиеся в тайне свидания Артона с Дюпа показали иностранным государствам, что вялые просьбы Парижа о поимке и выдаче преступника не следует принимать всерьез. Ведь Дюпа, как это было точно установлено последующими показаниями ряда лиц, не имел при себе ордера на арест Артона, который, конечно, должен был бы быть у секретаря шефа сыскной полиции, если бы Лубе действительно желал задержать бывшего доверенного агента барона Рейнака.

Однако 12 января 1893 года Лубе сменил на посту министра внутренних дел премьер-министр Рибо. Он отдал приказ начать преследование Артона. Означало ли это желание действительно поймать проходимца или было очередным тактическим шагом, вызванным отчасти опасением, что станет известно о встречах Артона с Дюпа?

18 января Дюпа и еще один полицейский агент, Судэ, отбыли в Будапешт, куда Артон вернулся после своей венецианской поездки. Он выдавал себя за английского инженера и даже вел переговоры с венгерским правительством о получении концессии на строительство железной дороги. Отбытие полицейских агентов не было тайной для Артона, ведь еще за пять дней до этого он получил шифрованную телеграмму от заботливого Руаера, осведомлявшую его об угрожавшей опасности. Из Будапешта Артон переехал в Бухарест, где, однако, узнал — на этот раз из сообщения агентства Рейтер, — что полицейские отправились по его следам в столицу Румынии. Артон тогда перебрался из шумного Бухареста в провинциальный город Яссы, а накануне прибытия туда Дюпа и Судэ, ехавших, разумеется, под вымышленными фамилиями, отправился без излишней спешки в Нюрнберг. Там повторилась та же сцена: за день до прибытия в этот южногерманский город агентов парижской полиции Артон уехал в Прагу. Прибыв вслед за ним туда, они узнали, что Артон недавно направился в Магдебург, потом в Ганновер, в Кельн, а далее прямым путем в Лондон, которого достиг вечером 4 февраля. Надо сказать, что печать подробно сообщала о каждом шаге полицейских, и Артону не представляло труда избирать безопасный маршрут. Конечно, это был фарс, но возникший отнюдь не из-за какой-то особой тупости детективов, а просто вследствие полученного ими письменного приказа Суанури ни в коем случае нечаянно не поймать Артона. Нужно было только делать вид, что Артона ищут, и подольше не возвращаться в Париж, чтобы публика все еще сохраняла надежду на поимку авантюриста. Рибо понимал, что само существование его кабинета зависит от того, чтобы не разразился новый скандал — на этот раз в связи с «поисками» Артона. В Лондон поэтому была для вида послана новая экспедиция. Французские полицейские не спускали глаз с конторы некоего Зальберга, агента Артона, который совершал с ним турне по Европе, когда тот «скрывался» от погони. Полицейским ищейкам почему-то не пришла в голову не очень замысловатая мысль: поинтересоваться, кто проживает в доме Зальберга, где остановился Артон.

Зато суд, происходивший в отсутствие обвиняемого, был самый нелицеприятный. 23 мая 1893 года Артона приговорили к 20 годам каторги за мошеннические операции с бумагами «Общества по производству динамита»; еще пять лет тюрьмы и 400 тыс. франков штрафа, не говоря уже о лишении гражданских прав, за подкуп депутата Сен-Леруа, который, как мы помним, был признан невиновным в получении взятки! Это, впрочем, были уже отдельные шероховатости в работе сложной машины французской буржуазной юстиции.

Самое любопытное было, однако, впереди. Почти через три года после приезда Артона в Лондон его все-таки арестовали в результате доноса одного из бывших клерков Зальберга. Кабинет Леона Буржуа, находившийся тогда у власти, поспешил приписать себе в заслугу этот арест. Артон был выдан английскими властями при условии, что его привлекут к ответственности только за чисто уголовные дела (взятки парламентариям не входили в эту категорию). Артон имел право не давать показания о панамской афере. В конечном счете его судили суды различных инстанций. Окончательный приговор, вынесенный в ноябре 1896 года, осуждал мошенника к 8 годам тюрьмы. Легко представить себе благородное возмущение Артона, считавшего, видимо, этот приговор неслыханным попранием всех норм порядочности. Разгневанный жулик решил отомстить и объявил, что добровольно отказывается от права не отвечать за свои действия в панамском деле. В политических кругах с тоской подумали: все началось сначала.