Тайны старой аптеки

Торин Владимир

— Я вам очень сочувствую, Хелен.

Миссис Лемони помешала варево большой деревянной ложкой и вернулась к столу.

— Я должна признаться, Джеймс: если бы не Лемюэль, я бы не выдержала и сделала с собой что-то непоправимое. Он всегда был добр ко мне. Даже когда мы были детьми. Помню, каким он был: дерганый, костлявый мальчишка со взглядом взрослого. Смешной и немного нелепый. Мы с ним вечно бродили по нашей улице, забирались на чердаки, находили больных и раненых животных и лечили их. Из-за чего постоянно попадали в неприятности. Лемюэль

много лет был единственным лучиком света, неизвестно как пробравшимся в темный чулан моей жизни. Я всегда его любила. Тромпер знал это, но он мог лишь беситься — этот хмырь не смел связываться с Лемюэлем, потому что боялся его отца. Многие здесь боялись Лазаруса Лемони. Говорили, что он водит дружбу с теми жуткими личностями, которых сейчас называют злодеями Золотого Века. Я ведь уже рассказывала, что в экспериментах ему помогал сам Замыкатель, но были и другие.

— Другие? Кто?

— Горемычник, Мраккс, Мистер Муха и прочие. Порой кто-то из них приезжал на улицу Слив и заглядывал в аптеку. Ходили слухи, что они сюда являлись вовсе не за лекарствами. И старый констебль Тромпер ничего не мог с этим поделать — всякий раз, как кто-то из злодеев здесь появлялся, он и носа не высовывал из дома, ссылаясь на то, что якобы заболел. Еще бы! Все читали газеты, и связываться с теми кошмарными личностями, о которых в них писали, это вам не лупить дубинкой местных.

Джеймс покивал. Перед ним, будто в детской книге-игрушке, развернулось прошлое. Мрачное, грязное и отталкивающее. А еще он просто не знал, во что верить. История, которую рассказала ему Хелен сейчас, противоречила тому, что она же рассказывала, когда умоляла его найти Тромпера. В той истории злодеем был Лемюэль, а в этой — констебль. И хуже всего, что Джеймс ей верил. Точно так же, как и вчера, когда стоял за дверью. Вот только не могло быть, чтобы все это была правда! Кто-то точно лгал: Хелен в комнате или Хелен сейчас.

Он хотел докопаться до истины, спросить что-то, что выдало бы неправду или нестыковки в истории Хелен, но не успел.

Дверка открылась, и в кухню вошла мадам Клопп. Разогнав перед собой пар, она сказала:

— Мне надоело это убийство, дорогая, и я пришла помочь тебе с…

И тут старуха увидела Джеймса. Отреагировала на его присутствие она ожидаемо: нахмурилась и поджала губы.

— А он что тут делает?

— Джеймс помогает мне с обедом, мамочка, — сказала Хелен.

— Правда? А кажется, что он развесил уши.

Хелен заглянула в казанок и достала из кармана передника часики на цепочке.

— Обед уже скоро будет готов, — сказала она. — Благодарю за помощь, Джеймс.

Джеймс поднялся и вытер руки тряпкой. Ему не особо хотелось сидеть на кухне в обществе ворчливой мадам Клопп.

— Я буду в своей комнате.

— Видимо, там подслушивать удобнее всего, — проворчала мадам Клопп.

— Мама!

Препираться со старухой Джеймс не стал — вместо этого протиснулся к выходу, вжимаясь в стену, чтобы ненароком не задеть мадам Клопп, и вышел на лестницу.

Закрыв

за собой дверь, он приставил к ней ухо.

— Что ты ему рассказала, дочь? — тихо спросила старуха.

— Ничего особенного, мамочка.

— Тебе не стоит с ним болтать, Хелен. И доверять ему не стоит. Никто не знает, зачем он на самом деле сюда притащился.

— Ты к нему слишком строга. Джеймс — очень милый молодой человек.

— Милый, тоже мне. — Из-за двери раздалось шумное фырканье. — Что это ты готовишь?

— Вороний суп.

— Он неправильного цвета, — заметила старуха. — Настоящий вороний суп должен быть не красным, а черным.

— Нет, красным!

— Черным!

— Красным!

Джеймс понял, что больше ничего любопытного не услышит, и направился наверх…

…Не дойдя буквально пару шагов до своей комнаты, Джеймс остановился.

Дверь спальни мадам Клопп была открыта, и из-за нее раздавались очень странные звуки — хлюпанье и всплески, а еще кто-то что-то бормотал.

Заглянув в комнату, Джеймс оторопел. Да и кто бы на его месте отреагировал иначе, увидев подобное.

В комнате был Лемюэль. Скрючившись в три погибели, он держал в руках рыбу Мередит и крепко сдавливал ее, словно пытался задушить. Рыба отчаянно била хвостом из стороны в сторону, судорожно раскрывала пасть и шевелила жабрами. Она страдала и задыхалась, а аптекарь продолжал ее мучить.

— Лемюэль! Что вы делаете?!

Лемюэль повернул голову, и Джеймс отшатнулся. Лицо кузена было так сильно искажено, что он его даже сперва не узнал: кожа на скулах будто натянулась, а щеки запали сильнее обычного, глаза тонули в черных кругах и яростно сверкали — в них застыла такая злоба, что Джеймс по-настоящему испугался. Таким он Лемюэля прежде не видел.

— О, дорогой кузен, — протянул аптекарь, и его губы сложились в ехидную усмешку. — Снова ошиваетесь повсюду и суете нос в чужие дела?

— Нет, я просто… — Джеймс дернул головой и нахмурился. — Что вы делаете с бедной рыбой?

— Бедной? Эта мерзавка попыталась откусить мне палец, а я просто хотел ее погладить.

— Вы ведь на самом деле не хотели ее погладить, верно?

Лемюэль прищурился и сдавил рыбу сильнее, отчего та издала отчетливый хрип.

— О, вы поймали меня с поличным, дорогой кузен, можно сказать, раскусили. Я хотел съесть рыбеху — пока еще в этой дыре дождешься обеда. Или вы предлагаете мне грызть ножки стульев?

Лемюэль произносил эти два слова, «дорогой кузен», намеренно их растягивая так, что они звучали с легко читаемой издевкой.

— Вы хотели съесть ее… сырой?

— Не вам, дорогой кузен, осуждать мои вкусовые предпочтения. Это мой дом: хочу — съем сырую рыбу, захочу — вас съем.

Лемюэль швырнул рыбу обратно в аквариум, и в воздух поднялся фонтан брызг. Рыба заметалась в воде. Аптекарь меж тем отряхнулся, как кот, и снова повернулся к Джеймсу. Отметив выражение его лица, он расхохотался.