Тайны темной осени
Шрифт:
Сразу в памяти пронёсся тринадцатый вагон и кукла в коридоре. Точно такие же были у неё волосы, блестящие, густые. Золотистые.
Полумрак стоящего на запасных вагона. Разлитый в воздухе запах крови, тлена и смерти. Безглазая, безносая фигура, не напавшая только потому, что вместо страха и ненависти её встретили сочувствие и любовь…
Смертельный номер, вообще-то. Далеко не с каждым порождением злой бесчеловечной магии сработает. Даже
Чем дольше я смотрела на дочку, тем больше вспоминала. Я думала, память задёрнула пережитое флёром забвения, как уже начала она растушёвать перед моим внутренним взором образ Похоронова.
Но куклу я забыть не могла. Снова и снова мелькали жуткие кадры. Как она стоит и сопит заклеенным носом. Как сочится гной из-под её зашитых век. Как проступает на стекле капельками крови её жуткий образ.
И как прижимается она ко мне, в последней отчаянной надежде: защити! Спаси! Мы с тобой одной крови! Помоги!
Я не дрогнула, и Алексей не смог восстановить над нею утраченный контроль, как ни пытался. А он старался! Я помнила, как хрипел, как скрёб скрюченными пальцами под плащом Похоронова. Пытался натравить на нас куклу, и не мог. А потом и силы у него закончились. После чего не стало и жизни…
…Как уносит мою девочку деревянная старая лодка Похоронова — всё дальше и дальше, быстрее и быстрее, на тот берег, навстречу неведомому посмертию.
Вот, значит, как. Вот, значит, что.
Тот, другой берег, тоже с Дверью. Даже не скорее всего, а наверняка! И она открывается не совсем произвольно. Там дежурят вещие судьи, смотрят в душу твою, и определяют, что с тобой делать дальше. Вся твоя прошлая жизнь сжимается под их суровыми взглядами в единое чувство. Как ты провёл её, так и получишь по заслугам, не больше, но ведь и не меньше. Если много страдал, если замучен был невинно, то может получить второе рождение, а вместе с ним и шанс прожить человеческую жизнь иначе. Даже гадать не хочу, куда открылась та Дверь для Алексея…
Надеюсь, там ему воздастся за его злодеяния сполна.
Немного грустно было из-за Арсения. Он ушёл не только человеком, но и котом тоже. Куда его вынесли чёрные воды Ахеронта, за какой судьбой? Спроси Похоронова, если вдруг встретишь нечаянно, он сам ответит: не знаю. Он никогда не интересовался тем, что творится на чёрных берегах его родной реки.
Как всегда при мысли о Похоронове тяжело заныло под лопаткой. Что ж, с этой болью мне теперь жить — до второй, последней для меня, нашей с ним встречи. Не пришёл. Зря я ждала, зря надеялась. Давно надо было отпустить эту боль, давно понять: он не придёт. Я буду барахтаться сама, без него. И дело даже не в помощи, не в каких-то там алиментах, есть у меня деньги, есть сестра, есть и мама, и голова на плечах: без заработка не останусь!
Но увидеть бы его! Хотя бы ещё раз.
Прикоснуться к нему.
Вновь ощутить его холодный поцелуй на губах…
Много бы я отдала за это?
Девочку я назвала Анастасией. Это имя подходило ей как нельзя лучше.
Анастасия. Воскресшая.
Анастасия Гордеевна Зябликова.
Справедливо — после всего, что она пережила когда-то. Да, она подрастёт и не будет помнить. И я ей никогда-никогда ничего не расскажу, а об отце объясню честно и откровенно: мы знали друг друга несколько дней, но мы любили друг друга.
Любили… Его руки — на моих плечах… и губы на… молчи, Римма, молчи! Не думай! Не вспоминай!
Он не придёт. Пора тебе учиться жить без него.
В роддоме, правда, немного помотали мне нервы насчёт согласия отца. Ну, нет, нет отца у моего ребёнка, отстаньте! Не отправлюсь я на берега Ахеронта, чтобы позвать его сюда, закорючку в журнале поставить. Как будто без той закорючки обойтись нельзя. Не будете же вы вписывать прочерк в справку для ЗАГСА, как в старые времена, покрытые мраком бесчеловечного отношения к рождённым вне законного брака детям? Сейчас-то, слава Богу, двадцать первый век!
Перед выпиской я вспомнила о Кэл, но не нашла в смартфоне её номера, и визитка тоже где-то потерялась. Она лежала, разумеется, в документах, дома. Кто в роддом берёт такие вещи… Зато в списке контактов оказался номер страховой. Недолго думая, я позвонила.
— Простите, — сказала я, — это я, Римма Зябликова…
— Вы попали в ДТП? — деловито осведомилась Элла Мрачнова.
— Нет… Я родила, вот два дня назад. И подумала, может быть, вы захотите придти на выписку… посмотреть на малыша. Вы, и Кэл тоже. Я бы Кэл позвонила, но что-то нет у меня в смартфоне её номера, визитка дома осталась.
На том конце беспроводной связи долго молчали, и я с замиранием сердца ждала, что сейчас пойдут гудки отбоя. В конце концов, кто такая Элло по сути своей и кто такая я…
— Если мы возьмём с собой нашу младшую, — осторожно предположили в трубке. — Вы не будете против?
— Конечно! — обрадовалась я. — Почему бы мне быть против?
— Не знаю, — дипломатично ответила Элла, а потом добавила: — Младшая у нас в медицинском учится. Окипета, но предпочитает зваться Оксаной. Так современнее, говорит.
Гарпия. В медицинском. Мир сошёл с ума. А я? Не сошла ли с ума я сама?
— Пусть приходит тоже, — твёрдо сказала я.
Они имеют право. Ребёнок Похоронова им не чужой. Не сказать, чтоб прямо родня и одна кровь, но всё-таки.
— А… передать кое-кому ничего не нужно? — спросила вдруг Элла.
Теперь уже замолчала я. Сразу поняла, о ком она, но… Разве он ещё не знает? Разве Всеслав ака бывший наш Берия ему не сказал? А если так, что же до сих пор-то не явился. Не пришёл, значит, не надо ему. А раз не надо, то кто я такая, чтобы лезть ему на глаза. Будем честными, какой из перевозчика отец?