Тайны ушедшего века. Лжесвидетельства. Фальсификации. Компромат
Шрифт:
Но, поскольку Ленин не сумел послать Шаумяну военную помощь, его правительство вскоре пало, и его сменило новое правительство, провозгласившее независимость Азербайджана. Комиссары были арестованы, перевезены через Каспийское море. Их посадили на поезд, идущий в пустыню, которая теперь является территорией Туркменистана. 20 сентября 1918 года, незадолго до рассвета, их вывели на насыпь и расстреляли.
Независимый Азербайджан продержался всего 23 месяца. Марксисты восстановили здесь свою власть и вскоре начали прославлять комиссаров как героев-мучеников. Вина за их гибель была возложена
Поскольку Азербайджан — это страна поэтов, об этих мучениках было написано множество стихотворений и песен.
Попытки современных ученых установить правду о казни комиссаров не имели успеха. Нынешний консул Великобритании в Баку Кейт Оливер сказал, что все, что ему удалось сделать, — это установить на основе прочитанного, что обвинения в участии англичан в этих казнях были ложными.
Один вопрос, который остается без ответа, — это вопрос о том, каким образом молодому армянскому большевику Анастасу Микояну, который был арестован вместе с комиссарами, удалось избежать смерти. Микоян продолжал занимать высокие посты при всех советских руководителях — от Ленина до Брежнева, подтверждая репутацию мастера выживания, которую он впервые приобрел в Баку.
Недавно одна бакинская газета опубликовала статью, в которой выдвигается предположение о том, что Шаумян тоже убежал от расстрельной команды и направился в Индию, где начал новую жизнь, но в статье не приводится никаких доказательств.
«Последние дни бакинских комиссаров всегда были окружены большой тайной», — пишет историк Питер Хопкирк. Чтобы узнать всю правду, надо, по его словам, «войти в лабиринт лжи, уверток, исчезнувших телеграмм и пропаганды».
Микоян — Берия. Микоян — Хрущев. Микоян — 27 бакинский комиссар. Его роль во всей сталинско-хрущевской эпохе, несомненно, очень велика и до конца не прояснена.
С Хрущевым
С. Н. Хрущев:
— Резко подняло акции Хрущева устранение с политической арены Берии. Я не хочу пересказывать всю эту историю. Отец подробно описывает происходившие события в своих воспоминаниях. Напомню только, что он стал инициатором этой непростой акции и довел ее до конца. Помню, как 26 июня, в день решающего заседания Президиума ЦК, отец все утро просидел на лавочке в дачном саду один на один с Анастасом Ивановичем Микояном. Приближаться к себе он запретил, и я увивался вокруг начальников охраны отца и гостя, прогуливающихся поодаль по дорожкам сада.
Все в тот день выглядело необычно. Ежедневно отец уезжал на работу к девяти, а гости, если приезжали, то вечером, и в разговорах с ними принимали участие (в качестве слушателей) все члены семьи: и взрослые, и не очень взрослые. Эта же утренняя беседа затянулась. Наконец они поднялись и пошли к дому. Лица у обоих сосредоточенные. Они запомнились своей необычностью: я привык к прощальной улыбке отца и приветливому взгляду Анастаса Ивановича. Миновав дом, они направились к стоящей на площадке машине. Отец с усилием открыл тяжелую бронированную дверь ЗИСа, пропустил вперед гостя и залез сам. Бронированный автомобиль тоже вызывал недоумение. Я стоял
Мы ничего не подозревали. Только вечером, когда усталый отец возвратился на дачу, он сообщил:
— Сегодня арестовали Берию. Он оказался врагом народа и иностранным шпионом.
Ошеломленные, мы не смогли выдавить ни слова. Даже я не задал ни одного вопроса. Об обстоятельствах дела мы узнали значительно позднее.
В. М. Молотов:
— Хрущев вызвал меня в ЦК, я пришел. «Насчет Берии хочу поговорить. Нельзя ему доверять».
Я говорю: «Я вас вполне поддерживаю, что его надо снять, исключить из состава Политбюро».
Ну-с, потом обратились к Микояну, что вот Берию нельзя оставлять, это опасно и так далее. «Нет, почему?» — сказал Микоян. Одним словом, не согласился. Не согласился. А занял такую выжидательную позицию и стал возражать. Он вертелся — ни да, ни нет. С ним говорил, по-моему, Маленков. Маленков поддерживал его.
Л. Каганович:
— Единственный, Микоян пришел позже немного и говорит:
— В чем дело? Что тут произошло?
Ему рассказали. Он говорит:
— Как это так?
Микоян вначале не был в курсе дела.
По рассказу Кагановича, когда Хрущев поделился с ним планом нейтрализации Берии, осторожный Лазарь Моисеевич спросил:
— А Микоян знает?
— Нет, — ответил Хрущев, — мы ему не говорили, а то он Берии расскажет.
Л. Каганович:
— Так что Микояну не говорили. Поэтому Микоян, когда пришел на заседание, удивленно так глаза выпялил и говорит:
— Что, что?
Ему рассказали. Он тоже проголосовал «за». Никто не проголосовал против. Вот как было дело. Так что Бурлацкий болтает всякую ерунду со слов Хрущева.
– Молотов мне говорил, что все проголосовали «за», а Микоян воздержался, — замечает Ф. Чуев.
— По Берии? Я не помню. Мне кажется, что он не возражал. Может быть, и воздержался… Я спросил: «А Микоян знает?» Для меня это было очень важно. Не «большинство как» я спрашивал, а «знает ли Микоян?» Потому что я с Микояном был… «Нет, ему нельзя этого доверять. Этого он не знает».
С. Н. Хрущев:
— Когда начались известные события в Будапеште осенью 1956 года, отец направил туда Микояна и Суслова.
В первые часы и дни у Анастаса Ивановича не хватило твердости и решительности, он просто не смог переломить ситуацию. Ведь и ему так свойственны были колебания, сомнения.
Накануне поездки отца в Брест, где он намеревался встретиться с польскими руководителями, а было это где-то под полночь, едва он начал засыпать, его разбудил резкий звонок «вертушки». Отец встрепенулся и поспешно схватил трубку. В эти тревожные дни ночной звонок мог означать все, что угодно.
Звонил Микоян. Они с Сусловым только что прилетели из Будапешта. Анастас Иванович стал рассказывать о своем видении происходивших там событий. Они становились все более грозными, непредсказуемыми, но Микоян надеялся на разум Имре Надя, считал, что может наступить перелом.