Тайны ушедшего века. Лжесвидетельства. Фальсификации. Компромат
Шрифт:
Ничего нового, оправдывавшего столь поздний звонок, Анастас Иванович не сообщал. События в Будапеште развивались, подчиняясь хорошо прогнозируемой внутренней логике. Да и решение уже принято…
Отец собрался поблагодарить Микояна и прекратить затянувшийся разговор. Как бы почувствовав изменение настроения на другом конце провода, Анастас Иванович заторопился. От волнения армянский акцент усилился, он зачастил, проглатывая слова. Микоян втолковывал, что вооруженное вмешательство — огромная ошибка, оно преждевременно. Принятое днем решение Президиума ЦК нужно отменить или по крайней мере собраться
— Суслов мне не звонил, — с едва заметной ноткой раздражения перебил Микояна отец. — И мы уже приняли решение…
Микоян стоял на своем.
«Началось», — промелькнуло в голове у отца.
Он приготовился убеждать Гомулку, а начать придется здесь, в Москве, с Микояна. Принятое решение он не собирался изменять, время сомнений прошло. Они остались далеко в прошлом, в предыдущей бессонной ночи, принадлежали теперь истории. Пришла пора действовать, и всякое дополнительное обсуждение только затянет время, еще больше накалит обстановку, приведет к новым ненужным жертвам.
Микоян продолжал говорить. Казалось, он боялся остановиться.
— Анастас, мы сейчас ничего не добьемся, время позднее, — вновь перебил своего собеседника отец, — вчера я ночь не спал, просидел с китайцами, и завтра день предстоит нелегкий. Если хочешь, давай встретимся перед моим отъездом в аэропорт, еще раз обсудим на свежую голову. А пока ты остынь, подумай…
Микоян неохотно согласился, он подойдет пораньше утром, благо особняки на Ленинских горах, где жили и отец, и Микоян, располагались рядом.
Положив трубку, отец еще долго не мог заснуть, ворочался.
Утром отец встал затемно, я еще спал. В столовой его ждал обычный завтрак. Он отодвинул тарелку, глотнул чаю с лимоном. Допивать чай не стал. Встал из-за стола и, перейдя в соседнюю комнату, поднял трубку телефона, соединяющего с дежурным начальником охраны. Прозвучала дробь уставного ответа: «Капитан… слушает».
— Хрущев говорит, — голос отца звучал глухо, — передайте Микояну, что я выхожу.
— Слушаюсь, — прозвучал ответ.
Микоян не заставил себя ждать. Поздоровались они не сухо, но и без обычной теплоты. Время раннее, а тема предстоящего разговора не располагала ни к шуткам, ни к улыбкам.
В дом решили не заходить, пошли по дорожке вдоль забора. Анастас Иванович начал первым, он повторил сказанное по телефону: «Еще не все потеряно, надо выждать, посмотреть, как станут развиваться события, ни в коем случае не пускать в дело войска».
Отец чрезвычайно высоко ценил ум, вернее, мудрость, способность Микояна вести переговоры, но, когда доходило до действий, тут требовался иной склад характера.
Время истекало. Вдали ухнули ворота, во двор вполз громоздкий ЗИС-110. Пора ехать. А Микоян все говорил.
— Так чего же ты добиваешься, Анастас? — перебил его отец. — Там вешают, убивают коммунистов, а мы будем сидеть сложа руки, ожидать, когда американские танки очутятся у наших границ? Мы обязаны помочь венгерским рабочим, нашим братьям по классу. История не простит нам нерешительности и малодушия.
Микоян молчал.
— К тому же решение принято, — продолжал отец, — мы все обсудили и не нашли другого выхода. Думаешь, мне легче?
Отец на мгновение замолчал,
Отец свернул на дорожку, ведущую к машине, но Анастас Иванович удержал его.
— Если начнется кровопролитие, я не знаю, что с собой сделаю! — почти выкрикнул он.
Отец удивленно посмотрел на Микояна, таким он его еще не видел. Но что он мог ему ответить? Уговаривать бесполезно, да и время вышло. На аэродроме его ожидали Маленков и Молотов.
— Анастас, ты разумный человек. Подумай, оцени, взвесь, и ты поймешь, что принято единственно правильное решение. Даже если прольется кровь, она убережет нас от еще большего кровопролития, — отец пытался успокоить, вразумить своего друга. — Подумай, и ты поймешь…
Отец не договорил, круто повернулся и решительно направился к машине. Анастас Иванович понуро побрел к калитке.
У отца всю дорогу кошки скребли на сердце, но он не усомнился в своей, в их общей правоте. Ни Маленкову, ни Молотову он не стал рассказывать о состоявшемся разговоре. Нет, он не боялся поколебать их решимость, не хотел «подводить» своего друга, выступившего против коллективного решения Президиума ЦК. Если Микоян захочет, он скажет сам.
В самолете отцу все вспоминались последние отчаянные слова Анастаса Ивановича. «Ничего он не сделает», — успокоил отец себя. Микоян ничего и не сделал, он подчинился решению партии.
С. Н. Хрущев:
— Во время первой попытки смещения Хрущева в июне 1957 года Микоян занял глубоко продуманную, основательную позицию. Он, антисталинист по убеждению, и отца поддерживал по убеждению. Вернее, не поддерживал, они боролись за одну идею, и им оставалось или вместе победить, или вместе погибнуть.
Во время Берлинского кризиса отец решил свое предложение передать американскому президенту не официально, а сделать его как бы невзначай. Для подобной миссии требовался особый посланец. Посол не годился, президент может его вообще не принять. Громыко представлялся отцу для подобной миссии недостаточно гибким. Он остановил свой выбор на Анастасе Ивановиче Микояне. Если вообще существует возможность договориться, то лучше Микояна кандидатуры не отыскать, считал отец. Немаловажным по тем временам считалось и то обстоятельство, что Микояну уже приходилось бывать за океаном. «У него там, — шутил отец, — поднакопилось знакомых». Вот этим последним обстоятельством отец и решил воспользоваться. Анастасу Ивановичу на официальное приглашение американского правительства рассчитывать не приходилось. Он отправился в США как гость деловых кругов.
19 января 1959 года президент принял Микояна в Белом доме. Конечно, говорили о Берлине. Конечно, точки зрения не сходились ни в чем, кроме одного, — ни в коем случае нельзя довести дело до войны. Микоян предложил встречу на высшем уровне по примеру женевской. Когда заседают пусть очень умные министры, они вынуждены строго придерживаться полученных директив. До высших руководителей точка зрения оппонента доходит множество раз переваренная в желудках внешнеполитических ведомств, окрашенная их симпатиями или антипатиями. На встрече в верхах за один день можно пройти путь, который с помощью дипломатии не преодолеть и за год.