Тайны уставшего города (сборник)
Шрифт:
Начальник МУРа Александр Михайлович Урусов даже не успел выпить, как ему позвонил дежурный и передал телефон, по которому он должен был связаться с замкоменданта Кремля.
Когда Урусов позвонил, генерал поздравил и приказал:
– Лучших сыщиков, Александр Михайлович, – и назвал адрес.
Доктора и его полуживую жену усадили в машину и повезли домой. У дверей в квартиру стояла опергруппа во главе с Урусовым. На ступеньках лестницы сидела здоровенная овчарка.
Доктор трясущимися руками вынул ключи. Дверь была заперта на один английский
Вошли в квартиру, зажгли свет. Картины, фарфор, хрусталь – все было на месте. Гомеопат бросился в кабинет и увидел открытый ящик стола, в котором лежали деньги, приготовленные на покупку дачи, а в спальне жены пропали все драгоценности.
В гостиной на столе стоял огромный торт, на котором черным шоколадом было написано: «С Новым годом, фраера!»
Но самое удивительное, что даже МУР, в те годы организация очень серьезная, так и не смогла выйти на след растаявших в ночи преступников. Почерк был необычным для домушников, больше похожим на работу фармазонщика.
Потом, по внутрикамерным разработкам и данным опер-частей лагерей, всплыли некоторые фигуранты. Молодой лейтенант оказался начинающим мошенником из Ленинграда Глебом Веретенниковым. Но организатора дела он видел всего два раза.
Красавица и полковник исчезли из поля зрения оперативников навсегда.
Но деньги-то можно истратить, а драгоценности жены гомеопата?
Они начали всплывать через много лет, когда КГБ всерьез взялся за королей теневой экономики. Среди изъятых ценностей появились и изделия, похищенные из квартиры медицинского светила.
Но разве мог вспомнить великий грузинский теневик Давиташвили, у кого он приобрел браслет с изумрудами необычайной огранки, если у него в подвале был изъят пятилитровый бидон, набитый драгоценностями?
Так и кануло в Лету новогоднее дело 1949 года.
Как встретишь Новый год, таким он и будет
Однажды мы ехали встречать этот веселый праздник к друзьям на дачу в Переделкино. Я тогда еще совсем не ориентировался в этом заповеднике «инженеров человеческих душ», как тогда говорили. Адрес и план движения был у моего товарища, человека легкомысленного. Когда, простояв лишние двадцать минут на станции Суково, ныне переименованной в Солнцево, наша электричка выдвинулась к платформе Мичуринец, мой товарищ вспомнил, что оставил адрес и план в другом костюме.
– Ничего, – сказал он мне, – дотопаем до писательского поселка, а там на любой даче узнаем, как найти нашу.
Топать пришлось по дороге, покрытой сугробами, через лес.
– Стоп! Уже Новый год наступил.
Я посмотрел на часы, стрелки сошлись на двенадцати.
Мы откупорили бутылку коньяку и выпили ее всю, заедая девственно чистым снегом.
Нам стало легко и радостно, а минут через двадцать вдруг в темноте зажглись бенгальские огни, вспыхнула огоньками прямо в лесу елка, и нас окружили веселые люди в масках.
Мы никуда не пошли, остались
И год у меня удался, хотя встретил я праздник в лесу, в темноте, закусывая коньяк снегом.
Глава 2
Немного политики
МУР есть МУР
Фраза эта принадлежит литературному герою, авторитетному вору Софрону Ложкину, персонажу повести Аркадия Адамова «Дело „пестрых“». В одноименном фильме их произнес Михаил Пуговкин, блестяще сыгравший Ложкина.
Книга А. Адамова стала первым сочинением о Московском уголовном розыске после двадцатилетнего перерыва с начала тридцатых годов, когда было всенародно объявлено, что с уголовной преступностью в СССР покончено.
Зато теперь, если собрать все книги, написанные об этом серьезном учреждении с 1956 года по сегодняшний день, то, наверное, их хватит для создания библиотеки города средней величины. Я уж и не говорю о фильмах и очерках в периодике.
Благодаря этому МУР стал понятием эпическим и культовым.
Я много написал всевозможных криминальных историй. Безусловно, работая над ними, мне приходилось бывать в архивах. Но я совершенно уверен, что, хотя документы, спрятанные во всевозможных хранилищах, проливают определенный свет на происходившие события, они все же могут быть тенденциозными, а люди, собирающие их, – предвзятыми.
Особенно когда дело касается определенных политических событий.
С архивными материалами российского криминала проще, но в них нет главного – разыскной маеты. Ощущений опера, топающего по этажам дома, «отработки жилсектора», его встречи с агентами, разговоров с таинственными людьми, которые частенько, по злобе, или зависти, или сводя счеты, дают правильную наколку.
В рапорты и справки по делу попадает лишь десятая часть разыскных действий. Остальное сыщики держат в памяти. Вот это и есть подлинное. И когда опер делится с тобой воспоминаниями, появляется понимание не только криминальной истории, но и ощущение времени, в котором мы жили и живем.
Мне повезло, я еще застал таких крутых сыщиков, пришедших в МУР в развеселые времена НЭПа, как Алексей Ефимов и Илья Ляндрес, и был дружен с ними. В тридцатых начали работу в угрозыске Иван Парфентьев, Игорь Скорин, Владимир Корнеев.
Они уже ушли из жизни. Но мне, к счастью, удалось записать многие их рассказы. По сей день я дружу со многими муровцами. И не архивные бумажки, а их рассказы и есть подлинная история МУРа.
В 1950 году я переехал из района Тишинского рынка, знаменитого уркаганского района Москвы, в центр, на улицу Москвина. Здесь тоже был свой блатной мир, так называемая Вахрушинка, квартал доходных домов, построенных купцом Вахрушиным. У меня там образовалось некоторое количество знакомых. Блатные из этого квартала держали практически весь центр Москвы.