Тайны уставшего города
Шрифт:
Два дня я разбирался с фактами бытового хулиганства. Беседовал с испуганными потерпевшими пацанами, с их родителями, написавшими письмо в редакцию, со страшным хулиганом Бекбауловым, который угрожал мне сначала карами за незнание национальных проблем, потом открыто сказал, что здесь вокруг степь, а у него в округе полно родственников.
Но я не убоялся степных разбойников и отловил неведомо куда исчезнувшего участкового и вырвал у него заявления родственников о рукоприкладстве.
Разместили меня на жилье
Вечером я решил пойти в клуб, прочитав на столбе афишу, что сегодня идет новый фильм «Люди и звери».
На улице недалеко от клуба встретился знакомый механизатор, отец одного из пострадавших мальчишек.
— В картину? — спросил он.
И я сразу же вспомнил армию и крик дневального: «Рота! Выходи строиться в картину».
Так почему-то испокон веков именовался в Вооруженных силах кинопросмотр.
— Да, хочу посмотреть, вечер-то длинный.
— А ты, корреспондент, к землячкам своим сходи.
— К каким землячкам?
— Они ссыльные вроде, в последнем бараке по этой улице живут. Хорошие бабы, симпатичные, грамотные. Может, лучше время проведешь.
В длинном одноэтажном бараке светились окна, закрытые кокетливыми ситцевыми занавесками.
Я поднялся на крыльцо, постучал.
— Заходите, открыто! — крикнул звонкий женский голос.
Я открыл дверь, и в лицо ударил забытый запах хорошего парфюма и кофе.
Невероятно, но в этом бараке «на краю света» я встретил трех своих московских знакомых, прелестных девочек, окончивших иняз и МГУ.
В Москве мне кто-то сказал, что они вышли замуж за иностранцев и уехали за бугор.
Лену, одну из первых московских красавиц, бывшую жену моего товарища-кинорежиссера, я знал достаточно хорошо. Она окончила иняз, работала переводчицей на Иновещании радиокомитета, и от поклонников у нее не было отбоя. В 1959 году на Первом международном кинофестивале в Москве она познакомилась с итальянским сценаристом, у них начался бурный роман, и она разошлась с мужем.
Но выйти замуж за иностранца в те годы было так же трудно, как найти знаменитую Янтарную комнату. То есть практически невозможно.
Внезапно Лена исчезла из Москвы. Она больше не появлялась на модных живописных выставках, на премьерах, в любимом кафе «Националь».
— Уехала в Рим, — говорили знакомые.
А все оказалось просто и незатейливо. Сначала ее уволили с работы, а через месяц отвезли в суд как тунеядку.
Приговор — три года высылки «с обязательным привлечением к труду».
У других девочек истории были практически одинаковые.
Одна собиралась замуж за капитана армии ГДР, слушателя академии, другая встречалась с арабским летчиком, учившимся в Жуковске,
Метод расправы был один — увольнение с работы, потом суд за тунеядство.
Кстати, в бараке жили десять девиц из Москвы и Ленинграда. Летом они работали прицепщицами на комбайне, зимой вкалывали на ферме. Работали хорошо, назло тем, кто послал их сюда.
Меня поразили их руки, натруженные, но лак ало светился на ногтях.
— Я с работы прихожу, — сказала Лена, — руки пемзой ототру и маникюр делаю. Назло им.
Я понял, что к жителям совхоза это не относится.
«Им» — это тем в Москве, которые спокойно распорядились ее судьбой, навсегда поломали жизнь.
Мы сидели долго. Пили противную местную водку «Арак», запивали ее кофе.
Я ушел, договорившись зайти на следующий день.
В классе механизации, на стене которого висел макет разреза тракторного двигателя, а над ним засиженная мухами фотография «дорогого Никиты Сергеевича», сидел мой «сокамерник». Это был опытный командированный.
Он переоделся в полосатую пижаму, домашние туфли и орудовал кипятильником.
— А, сосед, — обрадовался он, — давайте знакомиться, меня зовут Леонид Иванович.
Эта поездка состояла из сплошных совпадений. Казалось, что пол-Москвы загнали в этот далекий край.
Леонид Иванович тоже был москвичом. Он начал жадно расспрашивать меня о столичных новостях, но мои рассказы о книгах, кино и театрах не очень интересовали его. Он хотел узнать политические новости.
— Я мало интересуюсь политикой, — ответил я.
— Так не бывает, политика, как вирусный грипп, подкрадывается к вам, и вы заболеваете.
Леонид Иванович предложил мне через день ехать в Тургай на его машине.
Утром, когда я, побрившись, пытался набрать воды из жестяного умывальника, появилось кожаное пальто.
— Одобряю, — засмеялся Борис, — узнаю настоящего мужика. Надо быть выбритым, вымытым и немножко пьяным. Послушай, ты у девочек был?
— А что, нельзя?
— Да нет, что ты, — улыбнулся он, — кто тебе может запретить. Только осторожнее будь. Я о тебе в Москве справки навел, ты, говорят, паренек битый. Только на рожон не лезь.
— Это как?
— А так. — Борис вытащил из внутреннего кармана журнал в глянцевой обложке.
— «Шпигель», — прочитал я.
— На, смотри.
И я увидел фотографии знакомого барака, комнаты с койками и лица ссыльных девочек.
— Ты же в Германии служил, значит, немецкий знаешь.
Я начал читать статью. Но язык я без практики подзабыл, вникал в текст медленно.
— Ты так до нового года читать будешь, — сказал Борис.
Он взял журнал и начал быстро, даже с каким-то изяществом, переводить с листа.
— Понял? — спросил он, дочитав.
— Ты что кончал? — поинтересовался я.