Тайны уставшего города
Шрифт:
В столице Германии Туров работал заместителем председателя торговой делегации РСФСР, то есть на должности, приравненной к заместителю наркома внешней торговли.
Одно убийство, два разных дела. Два совершенно противоположных результата работы.
Но прежде чем я начну этот рассказ, мне хочется вернуться в далекий уже 1947 год.
В Москве в те годы было три военноподготовительных училища, так называемые спецшколы. По случаю того что курсанты этих «военных» заведений не принимали воинскую
Принимали в спецшколы после семилетки. Курсанты, вернее, учащиеся носили офицерские кителя, брюки навыпуск и узенькие курсантские погоны. Все мальчишки в послевоенные годы старались попасть в авиационное подготовительное училище. Уж больно хороши были офицерские летные фуражки.
Одним из самых счастливых дней в моей, тогда не очень длинной, жизни было получение свидетельства о семилетнем образовании. Теперь я мог навсегда распрощаться с ненавистной школой и поступать в любой московский техникум. Но я выбрал авиационную спецшколу.
На экзаменах я познакомился с замечательным парнем, курсантом спецшколы Борисом, его тетка была преподавателем математики и здорово помогла мне на экзаменах.
Но недолго носил я завлекательную летную фуражку. Через месяц после начала учебного года случилась знаменитая драка спецов и ремесленников. Военные действия развернулись на улице Горького от здания Моссовета до Центрального телеграфа. Чтобы прекратить побоище, вызвали войска. Милицейские КПЗ были забиты курсантами с артиллерийскими и авиационными погонами.
Училищное начальство решило просто: всех, кто попался, исключить. Я был в числе узников и вылетел из училища. Сдал на склад ОВС красивую, ушитую по мне форму, надел штатскую курточку и пошел в ненавистную школу осваивать восьмой класс.
Моего дружка Борьку тоже исключили. Но совсем за другое. Вместе со старшиной с вещевого склада они «толкали» на Перовском рынке курсантское обмундирование.
Старшина получил срок, а Борьку, как малолетку, просто выгнали. Он поступил в цирковое училище, увлекся акробатикой.
Мы часто встречались на московском Бродвее, и я заметил одно интересное обстоятельство. Центровые воры разговаривали с ним как с равным. Значит, мой бывший однокашник начал, как говорили блатные, «бегать», то бишь воровать.
А потом он попался на квартирной краже и уехал валить древесину для строек социализма, но почему-то по знаменитой 58-й статье.
Только через десять лет я узнал подлинную историю удивительной квартирной кражи.
В то время вся крупная номенклатура селилась в новых домах на улице Горького. Они гордо стояли от Тверского бульвара до Центрального телеграфа. Жить там считалось весьма престижным.
В том самом доме, что стоял на углу улиц Огарева и Горького, в ту пору жила целая рота министров. И, надо сказать, совсем неплохо.
Сынок одного из них, гуляка и картежник, решил «грабануть» родительскую
Квартира министра располагалась на предпоследнем этаже. В субботу поздним вечером вся семья отбыла на дачу в Усово. Сынок-гуляка оставил открытыми все окна. Борька по веревке спустился, влез в открытое окно; пользуясь картой быстренько собрал все деньги и ценности, уложил их в портфель министра, стоявший в кабинете. В два заранее приготовленных сынком чемодана уложил норковые и котиковые шубы, чернобурый палантин и прочие дорогие шмотки. Кстати, он прихватил именной пистолет министра.
Подельник поднял чемоданы на крышу, а Борька, помахивая портфелем, спокойно прошел мимо вахтерши, пожелав ей всяческого благополучия.
Одного не знали ни он, ни сын-разбойник. В папашином портфеле, в потайном отделении лежали важные бумаги, связанные с нашей оборонкой.
Делом занялось МГБ. Вышли они на Борьку быстро. Его сдал ювелир, которому он принес пару колец и серьги министерши.
Ночью к нему пришли ребята с Лубянки, нашли портфель, ценности, именной пистолет, а главное, обнаружили бумаги в секретном отделении портфеля.
На Лубянке с Борькой говорил жизнерадостный подполковник, благоухающий «Шипром» и коньяком.
— Значит, так, дружок. Срок ты получишь независимо от того, будешь говорить или нет. Но у тебя есть шанс получить по низшему пределу. Если ты мне поможешь разоблачить группу американских агентов.
— Но я же их не знаю, — загрустил Борька.
— Мы знаем, а это главное. Будешь с нами работать, я тебе гарантирую крепкий ночной сон, хорошее питание и папирос от пуза. А на допросах мы с тобой коньячком побалуемся.
Борька молчал.
— Молчишь? Зря, ты влетел в плохое дело. В шпионское. Тайное похищение госсекретов. А сейчас я тебе оформлю явку с повинной и добровольную выдачу ствола и документов.
— Но я же никого не знаю, — взмолился Борька.
— Дурачок, мы всех знаем. Показания тебе продиктуют, а на очняках скажем, что говорить.
Веселый подполковник не обманул. За полгода следствия Борька ни в чем не нуждался. А когда тройка выносила приговор, учли молодость, раскаяние и помощь следствию и по 58-6 влепили четыре года.
Приговор зачитали в феврале пятьдесят третьего. А через два года Борьку реабилитировали как жертву сталинских репрессий. И он занялся своим любимым делом. Брал квартиры богатых дельцов в Киеве, Одессе, Ереване. Получил еще два срока. Пришел домой после последней «ходки» в девяностом, почитал газеты, взял затыренные документы о реабилитации и стал полноправной жертвой необоснованных репрессий.
Я встретил его однажды в Столешниковом, мы пошли в «Аврору», посидели в кафе на первом этаже. Борька показал мне свои документы. Он получает пенсию и имеет все положенные льготы.