Тайны Вероники Спидвелл. Компиляция - Книги 1-5
Шрифт:
— Мертензия! — резко окликнул ее племянник.
Его тетя пожала плечами, и Хелен вздрогнула.
— Не обращай внимания, Каспиан. Я в самом деле пью больше, чем следует. Это единственное, что успокаивает мою головную боль. — Она замолчала, позволив своим словам повиснуть в воздухе.
— Как бы то ни было, никто не может отрицать: произошедшего сегодня вечером достаточно, чтобы нарушить самую крепкую конституцию, — спокойно сказал Малкольм. — Признаюсь, я сам был поражен.
Красивый рот Каспиана изогнулся от презрения.
— Поражен! Вы выглядели так, как будто увидели
— Что-то? Или кого-то? — тихо спросила Мертензия.
Тишина окутала комнату, за исключением звука потрескивающего огня, восходящего ветра и Стокера, счастливо жующего кусок пирога, который он раскопал за бутербродами. Я сделала строгое лицо, но на самом деле знала, что лучше не связываться с ним, когда он потворствует своей страсти к сладкому.
— Полагаю, Розамунда играла на клавесине? — спросила я Малкольма.
Он повернулся ко мне с удивлением.
— Почему вы спрашиваете? Да. Она была весьма искусна. Старомодное времяпрепровождение для современной девушки. Она не переставала высмеивать себя, но отказывалась бросить. Розамунда могла быть довольно упрямой, — добавил он с отсутствующим выражением лица, без сомнения думая о своей прекрасной невесте.
— Это был ее инструмент?
Он рассеянно кивнул.
— Свадебный подарок, не знаю от кого. Розамунда потребовала для него почетное место в музыкальной комнате. Перед свадьбой мы устраивали прием с ужином для гостей, чтобы отпраздновать предстоящий брак Она провела тот вечер, играя час за часом одну и ту же барочную мелодию.
— Ту, что мы услышали сегодня вечером? — заинтересовался Стокер.
Малкольм снова кивнул.
— Думаю, да. Все мелодии звучат одинаково для меня, — он слегка смутился. — Боюсь, я не понимаю музыку. Никогда не понимал.
— Ромилли немузыкальны, — вставил Каспиан. — Вот почему музыкальная комната обычно закрыта.
— Это правда? — удивилась я.
Малкольм пожал плечами.
— Там есть инструменты, на которых дедушка и бабушка играли, я плохо помню. Но по прошествии времени никто не проявлял интереса, кроме Люциана. Моего отца заставляли практиковаться в детстве, и он навсегда возненавидел музицирование. Поэтому, когда унаследовал замок, оставил комнату закрытой. На этом все закончилось, хотя Люциан пиликал в детстве. Он был единственным из нас, кто имел какое-либо отношение к музыке. Не думаю, что я заходил в музыкальную комнату более десяти раз за всю жизнь.
— До этого вечера, — заметила я.
— До этого вечера. Я, конечно, никогда не ходил туда после Розамунды…
Он не закончил предложение. Каспиан рассмеялся лающим смехом.
— Возможно, призраки знают, как выбрать мелодию, — рискнул высказаться он.
— Не будь глупым, — отрезала Мертензия. — Нам хватило разговоров о призраках этой ночью.
— Да, но мы лишь начали, это был хороший старт, — сказал Малкольм. В нем была мальчишеская искренность, которая казалась странно трогательной.
— Вы
— Хочу. Я считаю, что мы только царапнули поверхность. Боже мой, если Хелен опять удасться связаться с ней так быстро, представьте, что Розамунда сможет рассказать нам.
Глаза у него стали почти лихорадочными. Его сестра смотрела на него, как будто он потерял рассудок.
— Ты не можешь говорить всерьез, Малкольм. Это самое настоящее трюкачество.
Каспиан вскочил на ноги, сжав кулаки.
— Как ты смеешь…
Мертензия поднялась, стоя лицом к лицу со своим племянником, ей не доставало нескольких дюймов, но с избытком хватало смелости.
— Смею, — последовал уверенный ответ.
— Мертензия, Каспиан, у нас гости, — напомнил Малкольм.
Мертензия повернулась и посмотрела на своего брата.
— Гости? Не думаю. Тибериус приезжает сюда с детства. И потом, какие у нас остались секреты? Мы покончили с вежливостью, брат. Мы покончили с тех пор, как ты попросил их найти мертвую женщину.
Джентльмены вскочили, как только Мертензия поднялась на ноги. Только Хелен и я оставались сидеть, но теперь и она поднялась, прижимая кошку к своей груди.
— Малькольм, — сказала она своим обычным нежным голосом, — я попробую завтра, если вы настаиваете. Но я не уверена, что это разумно. Возможно, Мертензия права. Возможно, лучше всего позволить мертвым хоронить мертвых.
Рот Малкольма застыл упрямо.
— Вы знаете, какими были последние три года? Никто из вас не представляет, — изливал он душу, обводя взглядом каждого из нас. — Я был, как бесчувственный лунатик все дни. Я не могу успокоить память о ней, потому что не знаю, что с ней стало. Я на полпути к безумию, и вы предлагаете мне остановиться?
— Но что, если правда слишком ужасна, чтобы ее вынести? — спросила Мертензия, капитулируя.
— Правда не так страшна, как неизвестность, — ответил Малкольм.
— Очень хорошо, — сказала она. — Учти, я против этого. С протестом и считая подобный сеанс крайне неразумным, я тем не менее сделаю это для тебя.
Малкольм протянул руку и сжал ее ладонь. Затем повернулся к своей невестке.
— Хелен, я настаиваю, чтобы вы попробовали еще раз завтра. После обеда мы еще раз попытаемся связаться с Розамундой.
— Как пожелаете, — пробормотала она. — Сделаю все возможное. — Но я заметила, что рука, которая гладила кошку, дрожала, ее губы улыбались, но в глазах не было улыбки.
* * *
Мы пренебрегли бутербродами, но бульон и подогретый бренди не остались незамеченными. Когда мы допили нашу порцию, вечер начал распадаться. Сначала удалилась Хелен, за ней быстро последовали ее сын и Мертензия.
Остальные из нас вышли через несколько минут, каждый взял горящую свечу у домоправительницы, стоящей у подножия лестницы. Стокер молча исчез, поднимаясь по спиральным ступеням. Тибериус низко поклонился мне с задумчивым выражением лица, закрывая дверь. Я воспользовалась возможностью и проскользнула обратно в коридор, следуя тенью за экономкой, пока та не достигла столовой.