Тайны военной агентуры

Непомнящий Николай Николаевич

Более старшие, почтенного вида женщины, подвергаясь большому риску, отвозили детей в их новые дома. Трудно спокойно рассказывать о том, как на все это реагировали детишки. Одна девочка, которой дали новое имя, стала плакать: «Как же меня найдет мама, когда вернется?» Шестилетнего мальчика, у которого родители приехали из Голландии и который говорил по-французски с сильным акцентом, предупредили, чтобы он не разговаривал в дороге. Поездка длилась четыре часа, на протяжении которых он не раскрыл рта, а по приезде выяснилось, что у него мокрые штанишки. «Вы же не велели мне разговаривать»,— видя недоумение взрослых, с трогательным удивлением объяснил мальчуган.

Принятые в крестьянские семьи еврейские

дети свободно общались с местными детишками, вместе с ними играли и учились. Их положение не являлось тайной для других жителей деревень, однако за все время было выдано всего несколько человек. Несколько месяцев спустя после завершения этой операции нацисты велели властям Лиона выдать двести евреев, и вишистская полиция решила включить в это число детей. Отец Шайе отказался помогать в их розыске, и его отправили в концентрационный лагерь. Там он написал открытое письмо ко всем католикам и протестантам, и оно, переправленное на свободу, было размножено и переслано 10000 священников и пасторов. В этом письме содержался призыв ко всем конфессиям присоединяться к борьбе с Гитлером путем помощи евреям.

Освобожденный по прошествии трех месяцев, отец Шайе снял духовное облачение и всецело посвятил себя подпольной деятельности. Тираж Temoignage Chretien, этого печатного органа Сопротивления, достиг 200 тысяч. Отец Шайе стал признанным духовным лидером Сопротивления, и генерал де Голль назначил его руководителем всех отделов подполья, занимавшихся работой с общественностью.

Оперативным центром ему служила маленькая квартирка в одном из глухих переулков Гренобля. Там отец Шайе спланировал множество успешных акций по сопротивлению оккупантам и разработал сложную систему спасения еврейских детей. Со временем его деятельность распространилась на всю Францию до самых ее удаленных уголков. В число его соратников входило несколько сотен человек — от подростков, служивших посыльными, до пяти графинь, занимавшихся сопровождением.

В июле 1942 года нацисты согнали на большую спортивную арену велодрома д’Ивер в Париже 13 000 евреев. Крики разлучаемых со своими детьми женщин были слышны за несколько кварталов. Эта сцена, у которой были тысячи свидетелей, ужаснула французов и побудила их к действиям. Жители ближайших домов собрали оставшихся детей и приютили их у себя.

Доминиканец отец Дюво отправил монахинь, которые привели тридцать ребятишек. Ночью он разделил их на группы по трое и распределил по домам своих парижских друзей. Там дети оставались до тех пор, пока для них не подыскали надежные места за городом, после чего монахини пришли за ними опять. Так началась спасательная работа отца Дюво. Для него такая деятельность была особенно опасной, так как еще до войны он был хорошо известен в Европе как противник антисемитизма. Гестаповцы обыскали его дом, забрали его книги и печатные материалы и держали под наблюдением 24 часа в сутки.

Не все оставшиеся в июле без родителей дети попали в дружеские руки. Гестапо подобрало многих из них и отправило в казармы, где их разместили в помещениях типа холодных складов дожидаться следующей отправки. Дети, жившие прежде в хороших домах, теперь существовали предоставленные сами себе среди грязи и паразитов.

Однажды это место посетила сотрудница Красного Креста и описала потом то, что видела, пастору Полю Вергара, который в это время заведовал благотворительным учреждением в бедном районе Парижа. Маленький человек пришел в ярость. Собрав у себя с десяток женщин, включая свою жену, он изготовил с их помощью фальшивое распоряжение на немецком языке, будто бы изданное в главном управлении гестапо, об освобождении этих детей. Это была опасная затея, но она увенчалась успехом.

Над дверью своего благотворительного дома пастор Вергара начертал слова

Луи Пастера: «Мы не спрашиваем у несчастного: из какой ты страны или какого вероисповедания? Мы говорим ему: ты страдаешь, и этого достаточно. Ты один из нас, и мы тебе поможем». Ночью семьдесят оборванных, испуганных еврейских детей были скрытно заведены в двери дома с благородной надписью. На следующий день пастор занялся во взаимодействии с отцами Шайе и Дюво поисками новых домов для них.

Дважды после этого в благотворительное заведение пастора Вергара заявлялись гестаповцы. В первый раз они убили его шурина, во второй предупрежденные сотрудники успели выбраться через окно и спаслись по соседним крышам. Но нацисты арестовали и подвергли пыткам жену и сына Вергара. Мальчика позднее услали в Германию.

Когда пришло освобождение, большая часть из 8000 укрытых во Франции детей все еще жила в чужих домах. Около тысячи из них забрали родственники, а остальным пришлось дожидаться конца войны, прежде чем они воссоединились со своими родными или были усыновлены.

Но эти дети уже не стали счастливыми. Пережитые испытания были им не по годам. Они видели, как били и выволакивали из домов их родителей, сами испытали жестокое обращение, и для их детского ума не существовало объяснения всему тому, что произошло. Но люди, которые открыли для них двери своих домов, привязались к ним и полюбили их.

— Да, мы вернем Жанно, если его родители вернутся,— сказала одна женщина.— Но если этого не произойдет, он останется у нас, будет нашим.

Дети, испытавшие на себе любовь, никогда не станут пропащими и смогут ответить на нее тем же, когда любовь придет к ним опять.

Томас М. ДЖОНСОН

ТИХАЯ ВОЙНА ДЖОУИ

По местам сражений к северу от Манилы устало брела маленькая филиппинская женщина, неся мешок на своих ссутулившихся плечах. Попавшиеся навстречу японские солдаты стали было задавать вопросы, кто она и куда идет, но, увидев ее опухшее, обезображенное темное лицо, отшатнулись. Другим, которые не поняли, в чем дело она, обнажив грудь, показала язвы и сказала только одно слово: «Проказа». После этого от нее сразу отстали, поэтому в заплечном мешке никто не обнаружил карту японских оборонительных позиций к северу от Манилы, которую она несла.

На плане были точно указаны минные поля, о расположении которых было крайне необходимо знать наступающим американцам. Больная, испытывающая сильные мучения, Джоуи Герреро доставила карту и, таким образом, сохранила жизни сотням американских солдат. Но это была лишь часть ее огромного вклада в дело нашей победы на Филиппинах.

Среди других отважных и ловких женщин-разведчиц той войны Джоуи была награждена нашим правительством медалью «Свободы» с серебряной ветвью — высшей наградой за военную службу для гражданского лица. Это дало ей возможность поехать в Карвилл в Луизиане, где в лечении болезни Хансена (проказы) удалось добиться удивительного успеха.

Еще маленькой девочкой Джозефина Герреро мечтала стать монахиней, но заболела туберкулезом, и сестры сказали ей, что она недостаточно сильна, чтобы вести их образ жизни. Родители ее умерли, и бабушка взяла ребенка к себе на пальмовую плантацию, которой она управляла. Там девочка поправилась.

Потом Джоуи уехала жить к своему дяде в Манилу. Там в живую веселую девушку влюбился молодой врач, доктор Ренато Мария Герреро, и они поженились. Будущее представлялось счастливым и безоблачным. Но зимой 1941 года, когда их дочери Синтии исполнилось два года, Джоуи вдруг начала терять аппетит и силы. Потом появились опухоли. Ее встревоженный муж обратился к своему прошедшему обучение в Америке коллеге, и тот, обследовав ее, мягко, как мог, сказал