Тайны войны
Шрифт:
– Куда мы едем?
– На Лионский вокзал. Если не опоздаем...
– Как я вам благодарна, месье Терзи! – Она улыбнулась.
До отхода поезда оставалось четыре минуты, когда Терзи и Лилиан очутились на площади перед вокзалом. К дверям невозможно пробиться. Леон потащил Лилиан в сторону. Они почти бежали. Со всех сторон их преследовали ревнивые, враждебные взгляды: эти тоже, видно, хотят прорваться без очереди.
Контролер пропустил Леона, в руках которого был пропуск, но пытался задержать Лилиан.
– Со мной, со мной! – воскликнул Терзи. – В британский вагон!
Лилиан
Поезд, сформированный из допотопных вагонов, стоял у перрона. Это было последнее, что нашлось в парке. Поезда в Париж уже не ходили. Специальный вагон для англичан был переполнен. Двери из каждого купе выходили наружу, а вдоль вагона, на уровне колес, тянулась одна длинная ступенька. Но двери заперли, и оставался только один вход – через тамбур. Охрипший проводник пытался навести порядок, ему помогал полицейский, но в вагон все же набилось немало французов. Терзи и Лилиан с трудом втиснулись на площадку.
Поезд не ушел вовремя. Стояли еще больше часа и наконец тронулись. Вскоре, как всегда бывает в дороге, в вагоне стало будто бы посвободнее. Узлы, чемоданы, коробки, свертки рассовали где только можно. Лилиан удалось пристроить в купе проводника, которого вытеснили пассажиры. Ей уступили место у двери. Расстегнув лиф и прикрывая грудь краем простынки, Лилиан кормила ребенка. Леон старался не глядеть на молодую женщину, но он сидел на чемодане против нее, а сквозь кружева просвечивало обнаженное тело.
В купе было душно. В открытое окно вливался знойный, не приносящий прохлады ветер. Лилиан с трепетом думала: «Крошка простудится на сквозняке».
За Версалем поезд снова остановился. Говорили, будто немцы разбомбили дорогу. Сидели притихшие, разговаривали вполголоса о посторонних вещах. Потом снова тронулись и опять стали на другой станции. На каждой стоянке в двери ломились новые пассажиры, ушедшие пешком из Парижа. Они умоляли открыть, с отчаянием стучали в двери. Их не пускали. Людей будто подменил кто. Черство посылали в другие вагоны – сюда нельзя. Пассажиры были едины в своем эгоизме. Умолкли распри, возникшие при посадке. Только пожилой англичанин, ехавший в том же купе с женой, полдюжиной чемоданов и черным пуделем, брюзжал, что нарушают его дипломатическую неприкосновенность, набились все кто угодно. Француз, сидевший в проходе, спросил иронически:
– Ваш пудель тоже из дипломатов?
Англичанин бросил уничтожающий взгляд и отвернулся к окну, Леон где-то встречал его, – кажется, это помощник торгового атташе.
Поезд долго шел вдоль реки. Справа зелеными пятнами набегали поля пшеницы. Они медленно поворачивались на невидимой оси вместе с дорогами, по которым брели бесконечные толпы беженцев. Ближе к вечеру, когда потемневшие поля и деревья приобрели малахитовый оттенок, поезд остановился на перегоне. Протяжно загудел паровичок. Раздались недалекие взрывы. Налет... Машинист с ходу затормозил. Все повалились от внезапного толчка и в цепенящем страхе бросились к выходу. Вагон опустел мгновенно. От состава бежали,
Леон помог Лилиан прыгнуть с подножки. Он увидел ее испуганные, расширившиеся глаза, выхватил ребенка.
– Дайте мне!
Он бежал, прижимая к груди теплый, невесомый сверток, придерживая другой рукой едва поспевавшую за ним Лилиан. Стебли пшеницы мешали бежать. Нарастающий рев сирены повалил их на землю. Зеленые стебли скрыли от них и поезд, и группу деревьев, к которым они стремились.
– Осторожно! – с надрывом и болью вскрикнула Лилиан. Она боялась, что Терзи уронит, ушибет ребенка.
Леон, приподнявшись, следил за самолетом. Истребитель на бреющем полете с ревом пронесся над поездом и взмыл в высоту.
– Пустой... Пугает... – Он повернулся к бледной, задыхающейся Лилиан. – В Испании они делали так же... Не бойтесь, он улетел.
Они сидели среди густого пшеничного поля, отгороженные от мира зарослями изумрудных стеблей. Лилиан тяжело переводила дыхание. Взяла ребенка. Лицо ее раскраснелось, на верхней губе, покрытой темным пушком, выступили бисерные капельки пота, «Какая она красивая!» – вдруг пронеслось в голове Леона. Мысль обожгла его. Пассажиры потянулись обратно к поезду. Элен, почувствовав прикосновение материнских рук, успокоилась, перестала плакать.
– Вот и боевое крещение! – пытаясь шутить, сказал Терзи. – Идемте!
На обратном пути спросил:
– Что же вы будете делать дальше?.
– Не знаю. Я боюсь остаться одна.
Леон посмотрел на ее профиль, упрямый лоб, рассыпавшиеся волосы, которые Лилиан поправляла свободной рукой. Нет, никакая сила не заставит его сейчас оставить Лилиан одну! Он будет сопровождать ее. Куда угодно. Будто отвечая на его мысли, Лилиан сказала:
– Мне кажется, что мы едем с вами давно-давно... Что бы я стала делать?
– Вы решили ехать в Фалез?
– Не знаю. Одна я очень боюсь.
– Я провожу вас.
– Но вы едете в Сен-Назер, в Англию.
– Плевать мне! – Он беззаботно махнул рукой. – А может, наоборот, поедемте в Сен-Назер? На теплоходе найдется и для вас место.
– Ну что вы! – Лилиан не приняла слова Терзи всерьез.
Паровичок сзывал разбежавшихся пассажиров. Белый султан пара поднимался и таял в воздухе. Паровичок гудел непрестанно, но не так беспокойно, скорей деловито. Стало прохладно. В купе собирались, не глядя друг на друга. Всем было немного совестно за животный страх, охвативший их во время налета.
Седоусый старик с запавшими щеками сказал, пробираясь к своему месту:
– В ту войну было не так...
Что не так, он не сказал.
За несколько часов все успели перезнакомиться. Появились взаимные симпатии и антипатии. Англичанина с пуделем невзлюбили. К Лилиан отнеслись заботливо, к старику – с уважением и сочувствием. В купе уже знали его историю, он рассказал. Учитель из Валансьена пешком добрался в Париж, к сыну. Но сына уже не застал. В дороге погибла жена – ее расстреляли с самолета. Учитель похоронил ее у дороги, солдаты помогли вырыть могилу. Теперь ехал, не зная куда.