Тайны Второй мировой
Шрифт:
Граф Генрих фон Айнзидель, летчик-истребитель, сбивший 35 советских самолетов, сравнивал действия люфтваффе на Восточном фронте с охотой на «птичек», которые, правда, в отличие от настоящей дичи, могли отстреливаться. Но это только придавало охоте спортивный азарт. Айнзидель вспоминает свой разговор со знаменитым асом Иоганнесом Штейнхофом, одержавшим 176 побед. На его замечание: «Вы должны признать, что русские не были спортсменами», Айнзидель остроумно возразил: «Что, когда загоняют зайца или тетерева, считает ли дичь это для себя «прекрасным спортом»?»{515}
Вместе с тем в статьях о военном положении присутствовали и пропагандистские клише, весьма далекие от реальности. Абсурдным выглядело в январе 1944 года утверждение, будто «германское командование сумело остаться господином положения»{516}. Столь же недостоверным
Поскольку согласно расовой теории национал-социалистов русские, как и большинство других славян, относились к «недочеловекам», «унтерменшам», то власовцы не считались немцами равноправными партнерами. Когда Власов попробовал говорить во время своих выступлений на оккупированных территориях, в частности, в Гатчине, о «содружестве двух великих народов, русского и немецкого»{518}, встал даже вопрос о прекращении его деятельности. Поэтому в пропаганде, пусть в мягкой форме, приходилось представлять РОА младшим партнером вермахта, утверждая, что власовской армии еще многому предстоит научиться у «старшего брата»{519}. С этой целью сотрудники «Добровольца» придумали немецкого штабс-ефрейтора Макса Зильбергорна, который в своих письмах обращался к бойцам РОА с различными советами и рекомендациями. Так, в номере от 25 июня 1944 года в письме «Гоните этого человечка!» «Зильбергорн» предостерегал русских солдат от героя немецких сатирических плакатов «Коленклау», «угольного вора» — «человека с крысиной мордочкой и вороватой походкой». «Это — символ расточительности, — говорилось в письме, — моральной нечистоплотности, стремления поживиться за счет другого… Трудно среди нас найти человека, который обладал бы всеми присущими Коленклау чертами. Но кое-что от этого субъекта можно найти, пожалуй, у многих. Недаром в одном из остроумных немецких плакатов говорится, что каждый должен взять зеркало и хорошенько посмотреть, не похож ли он хоть немножко на Коленклау. Давайте и мы с вами возьмем зеркало в руки!»
«Зильбергорн» обращался к военнослужащим РОА: «Дорогие добровольцы! Все вы, кто носит сейчас немецкую военную форму, поставили себе задачей вместе с нами довести до победного конца навязанную нам войну. Наш фюрер в одной из своих речей сказал, что последний батальон, который останется на поле боя, будет, безусловно, немецкий. Я невольно вспоминаю слова моего бывшего командира роты, обер-лейтенанта Ш., который, прощаясь с нами в Милау, произнес речь, в заключение которой сказал: «Последним батальоном, который останется на поле боя, должен быть и будет батальон немецких войск и, надеюсь, со своими соратниками — добровольцами. Я с удовольствием вспоминаю эти слова, так как уверен, что именно так и будет.
Война достигает своего кульминационного пункта, она будет доведена нами до победного конца. Но чтобы этого добиться, необходимо думать буквально обо всем. И вам, друзья, никогда нельзя об этом забывать. Начнем хотя бы с вашей формы. Мы, немцы, носим одинаковое с вами обмундирование, оружие, короче говоря — имеем то же самое, что и вы. Нет смысла лишний раз повторять, что и к обмундированию, и к оружию нужно относиться бережно.
Каждый из нас может помочь тому, чтобы наше обмундирование носилось дольше. Мы должны приучить себя к мысли о том, что мы только тогда быстро придем к победе, когда во всем будет порядок и, в частности, когда будем экономить как можно больше сырья.
Родина, тыл все делают для солдат, и они должны все время помнить о том, что каждый маленький кусочек материала обрабатывается друзьями на Родине упорным трудом. Мы не должны лениться. Если, например, френч начинает распарываться, то нужно, не долго думая, нести его к ротному портному. Если сапоги износились — торопись нести их к сапожнику. Это я привожу только в качестве примера. Подобных случаев можно привести массу».
В этом письме немало пропагандистских преувеличений. В июне 44-го, еще до формирования Власовым дивизий РОА, русские добровольцы в вермахте и обмундировывались, и вооружались хуже немецких солдат — носили поношенное обмундирование, вооружались устаревшим трофейным оружием, хотя с начала 1944 года всех «восточных добровольцев» формально уравняли в правах с немцами. В победу немецкого оружия тогда не верил уже почти никто ни среди немецкой армии и населения, ни среди коллаборационистов. Для бойцов РОА к тому же крайне двусмысленно звучали слова о Родине, делающей все возможное
Несколько иначе призывал своих казаков ориентироваться на немецкий военный опыт генерал П.Н. Краснов. В «Беседах старого казака с молодыми» он ставил в пример немецкий устав подготовки пехоты, где, в частности, подчеркивалось, что в донесениях «следует выделять то, что сам видел, от того, что другой заметил или сказал, и что является предположением. Следует указывать источник полученных сведений. Предположения следует обосновывать. Неправильные и преувеличенные донесения затрудняют командование и часто приводят к ненужным жертвам». «Старый казак» убеждал подчиненных, что «толковые донесения» должны дать начальнику «точную картину того, что происходит у неприятеля», чтобы он по карте «как бы сам все это увидел»{520}. Действительно, неточные донесения, преувеличивающие собственные успехи и потери противника, были бичом русской армии еще со времен русско-японской и Первой мировой войны. В данном случае немецкий пример мог бы иметь только положительное значение.
В номере «Добровольца» от 25 июня 1944 года радом с «письмом Зильбергорна» было помещено известное стихотворение «Всю жизнь любил он рисовать войну», подписанное инициалами К.С. Это одно из программных стихотворений Константина Симонова, написанное в 1939 году. Им поэт, в частности, открыл свой сборник 1962 года «Стихи. Поэмы. Вольные переводы. 1936–1961», вышедший в издательстве «Советский писатель». Здесь есть такие строки:
Всю жизнь любил он рисовать войну, Беззвездной ночью наскочив на мину, Он вместе с кораблем пошел ко дну, Не дописав последнюю картину. ... Никак не можем помириться с тем, Что люди умирают не в постели, Что гибнут вдруг, не дописав поэм, Не долечив, не долетев до цели. Как будто есть последние дела, Как будто можно, кончив все заботы, В кругу семьи усесться у стола И отдыхать под старость от работы…Эти строки, навеянные судьбой художника Василия Верещагина, погибшего во время русско-японской войны при взрыве броненосца «Петропавловск», одни из лучших у Симонова. Они в чем-то перекликаются с мыслями Мартина Хайдеггера о «последних вещах» в жизни каждого человека. Симонов прославляет тех, кто живет ради высокого долга, кто до конца следует своему предназначению и кто не может умереть как простой обыватель, пенсионером в кругу семьи. Поэт относил это стихотворение прежде всего к советским людям, в том числе красноармейцам. В «Добровольце» же «Всю жизнь любил он рисовать войну…» было помещено над фотографией немецкого экипажа танка «тигр», приготовившегося вступить в бой. Тем самым солдаты вермахта представлялись героями, готовыми до конца выполнить свой долг и отдать жизнь за победу. В скрытом же подтексте при желании можно было прочесть, что немцы обречены на гибель, подобно персонажам стихотворения. Если этот подтекст действительно имелся в виду редакцией, можно предположить, что в данной публикации отразилось присущее власовцам чувство обреченности.
Несмотря на военное сотрудничество и практически полную зависимость от немцев, власовцы, особенно в последние месяцы войны, старались дистанцироваться от рейха. Это, в частности, отразилось в лозунге, который Власов неоднократно повторял в беседах со своими подчиненными: «В Россию — с немцами, в России — сами»{521}. В то же время подавляющее большинство коллаборационистов не имело сколько-нибудь ясного представления о национал-социализме, как не имел его, по свидетельству С. Стеенберга, знаменитый Бронислав Каминский, глава Локотской республики (одно время Стеенберг осуществлял связь между Каминским и немецким командованием).