Тайные архивы русских масонов

Соколовская Тира Оттовна

Масонские идеи не могли не считаться вредными для военных чинов, и запрещение военного масонства последовало ранее общего запрещения масонства. 19 ноября 1821 г. кн. П.М. Волконский секретным письмом на имя главнокомандующего 2 армиею кн. П. X. Витгенштейна объявлял высочайшую волю о наблюдении, чтобы «никто из чинов армии не входил» в ложи, «учреждаемые или уже открытые в Бессарабии» [130] . Точно так же после общего запрещения масонства в России особенно строго наблюдалось, чтобы от ордена отстали военные его члены. Так, 12 сентября 1822 г. тот же кн. Волконский писал гр. М.А. Милорадовичу [131] , что государь приказал разузнать секретным образом, зачем ездит в Кронштадт подполковник кн. Долгоруков и полковник Молоствов и «не собираются ли туда тайным образом члены прежних лож, или нет ли каких свиданий с разными иностранцами, в порт сей на кораблях прибывающими и к разным сектам принадлежащими».

130

В учен, арх., 1,1018.

131

Ibid., 1,593.

Масонское учение в сущности отрицало национальные идеи, и масонское братство было вне национальных тенденций. Однако иногда некоторые масоны пользовались масонством для воспламенения патриотизма и раздувания национальной вражды. «Произносимые в ложе Железного креста речи, — пишет Михайловский-Данилевский [132] , —

исполнены были пламеннейшей любви к отечеству; говорен-ные на другой день или накануне сражений; они производили в душах наших самые благородные порывы».

132

«Рус. Стар.», 1900, сент., 638.

Приведу еще выдержку из речи, говоренной в XVIII веке в масонской ложе Светоносного треугольника [133] . «Нет у нас публичных мест, — говорил оратор, — в которые бы стекались граждане для советования о благе отечества, нету нас ни Демосфенов, ни Цицеронов, которые бы возбудили внимание наше ко гласу сему (гласу отечества), нет у нас и публичных изображений мужей, служивших и принесших жизнь свою в жертву сей матери, всех нас россиян породившей, которые бы взирающим на них вещали: умри за отечество! Ужели можно назвать нерадением о должности своей, когда, сказав тысячу крат: будьте добродетельны, скажем един раз: люби твое отечество и пролей с радостью за оное кровь твою, коль скоро потребует сего нужда. Хотя сие и есть казнь, посылаемая свыше за скверность и недобросовестность нашу, однако же бывают ныне времена, в которых располагавшийся спокойно орать землю принужден бывает препоясать меч свой, в котором миролюбивый поселянин, спешивший соединиться брачными узами, принужден шествовать в сретенье смерти». Общий фон этого рассуждения — извинительность войны, как крайнего средства достижения мира, но только извинительность.

133

«Магаз. своб. — каменщ.», т. 1, ч. 1, с. 78. Изд. 1784 г.

Еще два слова о поединках. Как смотрели масоны на дуэли? Ответ дает масонская статья в «Друге Юношества» [134] . «Уж ли слепой человек думает омыть бесчестие в крови того, кто оное нанес? какой ужасный предрассудок! о, небо! за какой призрак чести мы жертвуем истинной честью и может ли когда-либо честь состоять в убиении ближнего? какой существенный стыд для сохранения стыда мнимого. Мужиков, которые дерутся палками, кирпичом или ножом, называют варварами и по справедливости наказывают. Почему же тот не принадлежит к числу варваров, кто, взявши в руки такой же нож, только другой наружности, например саблю или шпагу, дерется и делает вред другому? Зверское сие бешенство имеет свой источник в праздности».

134

«Друг Юношества», 1808, сент., 15–25.

ГЛАВА VII

Изучай смысл иероглифов и символов, орденом предлагаемых. Сама природа не учит без покрова своим таинствам.

Зак. орд. св. ком., VII, 5

Глупец символами ослепляется; нескромный любопытник приводится в смущение; мудрый только находит в них со внутренним удовольствием выражение своих положений и понятий.

Магаз. св. — каменщ.

Свои идеи масоны любили символизировать, облекать в ритуальные формы, подчас весьма сложные и представляющие немалое затруднение для своей расшифровки.

Эту склонность к символике масоны проявляли даже в деле организации, например, Союза Благоденствия. Так, по словам И.Д. Якушкина, на одном собрании у Никиты Муравьева, где присутствовали кн. П.П. Лопухин, Петр Калошин, кн. Шаховской и другие, почти все время собеседования было посвящено обсуждению «заклинательной присяги для вступающих в союз и о том, как приносить самую присягу — над евангелием или над шпагою». Якушкин по этому поводу замечает: «Лопухин, Шаховской и почти все присутствующие были ревностные масоны; они привыкли в ложах разыгрывать бессмыслицу, нисколько этим не смущаясь, и им желалось некоторый порядок масонских лож ввести в союз благоденствия» [135] .

135

Записки И.Д. Якушкина. Лонд. изд., 1862 г., с. 27.

Мечтая о всесветном братстве, масоны желали видеть свой орден распространенным по всей земле. Ложи — это мир. Означалась ложа продолговатым прямоугольником, а этим знаком, по объяснению масонов, означалась до Птолемея вселенная. В апрантивском (т. е. ученическом) катехизисе, оставшемся в бумагах Ушакова, соучастника известного Мировича, значатся ответы, что ложа имеет длину от востока до запада, ширину — от севера до юга, а высоту — от поверхности земли до ее центра. Это знаменует, что «франкмасоны, будучи рассеяны по всему свету, составляют одну ложу франкмасонскую» [136] ; иначе говоря, это означает, что союз масонов — союз космополитический, внегосударственный, внерелигиозный, всемирный. Несколько иначе те же определения ложи даются в ритуале лож английской системы; там говорится, что длина ложи — от востока до запада, ширина — от севера до юга, высота — от земли до неба, глубина — от поверхности земли до ее центра; при этом объясняется, что подобный размер глубины ложи знаменует универсальность масонства [137] .

136

П. Пекарский. Дополнение к истории мае. в России в XVIII стол., с. 10.

137

А.Н. Пыпин. Русское масонство. Вести. Евр., 1868, апр.

На масонском ковре [138] , употреблявшемся в ложах, были изображены четыре страны света. Они означали «во всех частях рассеянных наших братьев», как о том излагалось в «Изъяснении ученического ковра» [139] . На некоторых коврах высоких степеней изображался глобус, который означал «взаимное рассеянных братьев стремление и ревность находить друг друга и быть друг другу полезными».

Ложу свою масоны часто называли Соломоновым храмом, считая его идеалом всякого храма, ибо Соломон, воздвигая свой храм, это чудо по великолепию и красоте, предназначал его не только для последователей закона Моисея, но для людей всякого вероисповедания, для всех, кто только пожелал бы посетить храм, чтобы послужить Богу [140] . Вступать в Соломонов храм стремились те, которые почувствовали «духовный глад», которые, поняв, что их окружает мрачная тьма, искали света. Но учение масонов, по собственному их выражению [141] , с самого вступления кого-либо в орден есть учение познавать невидимое чрез видимое и духовное чрез телесное. Поэтому тонко была задумана вся та обстановка, при которой происходило принятие кого-либо в орден и посвящаемый получал первое соприкосновение с братством. Принимаемого в ученики помещали в темную комнату, «храмину», где он мог видеть только свет, исходивший из черепа. На объяснениях этого обряда приема часто останавливались масонские поучения. «Каждый из нас, — писал один масон [142] , — при вступлении своем в свободное камен-щичество, будучи вопрошаем, что побудило его вступить в общество наше, ответствовал хотя и различными, но почти один смысл имеющими словами, т. е. что он, объят будучи тьмою, желал видеть свет, а сие, сказав иными словами, значит, что, восчувствовав свои слабости, пороки, недостатки и невежество, в учении истинном желал исправиться и просветиться светом истины; истинное познание пороков своих есть уже шаг к добродетели». В другом масонском рассуждении

читаем [143] : «Вы посажены были в мрачную храмину, освещенную слабым светом, блистающим сквозь печальные остатки тленного человеческого существа; помощью сего малого сияния вы не более увидели, как токмо находящуюся вокруг вас мрачность и в мрачности сей разверстое Слово Божие; может статься, вы вспомните тут слова священного писания: свет во тьме светится, и тьма его не объят. Человек наружный тленен и мрачен, но внутри его есть некая искра нетленная, придер-жащаяся тому великому всецелому существу, которое есть источник жизни и нетление, которым содержится вселенная. Вступая к нам в намерении просветиться, при первом шаге, вы получили некое, но изразительное поучение, что желающий света должен прежде узреть тьму, окружающую его, и отличив ее от истинного света, обратить к нему свое внимание. Повязка, наложенная тогда на ваши глаза, заградила то чувство, которое едва ли не более прочих развлекает наше внимание, дабы вы, устраняясь от наружных вещей, сильно действующих на наши чувства, всего себя обратили внутрь себя, к источнику вашей жизни и блаженства, к сердцу». Наложением повязки на глаза еще не заканчивался туалет принимаемого. Ему обнажали грудь и колено, снимали сапог и лишали его оружия, денег и всех ценностей; по объяснению масонов-обрядоначальников, «снятие одежды долженствовало представить ничтожество внешнего блеска», а «опущенная пята с левой ноги» являлась символом «дружбы и готовности к помощи»; левое колено обнажалось в сознании принимаемым своего ничтожества и бессилия «и искания помощи в собратстве», а отобрание денег и всех ценностей должно было напоминать «то счастливое первобытное состояние жителей земли, для коих оные не составляли преимущественнейший предмет их нужд»; принимаемому внушалось не порабощать сердца своего таким предметом, как деньги, и не считать их предметом существеннейшим [144] . Путешествие из храмины в ложу, с завязанными глазами и приставленным к обнаженной груди мечом, представляло, конечно, некоторое затруднение для посвящаемого, увеличивавшееся еще раздававшимся кругом лязгом оружия, угрожающими криками людей, как будто рассерженных, оглушающими ударами наподобие грома, обливанием посвящаемого холодною водою, проведением его по небольшим неровностям или глубоким провалам [145] . Испытывали посвящаемого одинаково и в XVIII в., и в XIX столетии; нередко даже в XIX веке испытания усложнялись. Путешествие означало трудность пути к Добродетели; оно означало, что при отсутствии руководства нас невидимой рукой наша гибель была бы неминуема. Дверь ложи открывалась по трем ударам, напоминавшим евангельское увещание: просите, и дастся вам, ищите и найдете, стучите, и вам отворят. При спадении повязки с глаз посвящаемого он видел на мгновение вспыхнувший и сейчас же угасший свет: «так проходит слава мира, все удовольствия тленной жизни, все радости земли!» — восклицал вития или мастер ложи. И в ложах первоначального приема в братство, и в ложах повышения в последующие степени посвящаемый снова и снова должен был совершать путешествие по ложе и затем особым масонским шагом, по различным ломаным линиям, приближаться к алтарю и там присягать на верность братству. Путешествие вообще знаменовало тщание и постоянство, с коими надлежало шествовать по пути к добродетели: ищущий стезю к добродетели не должен опасаться затруднений там, где он уповает достигнуть цели работ своих [146] . Совершение «масонских шагов» учило «честной, прямой жизни и правильным понятиям». Посвящаемый ступал на начертанные знаки масонского ковра, не понимая еще значения его символических фигур; тайна символов разоблачалась только давшему клятву сохранения тайны и соблюдения орденских законов. Свое решение вступить в братство посвящаемый скреплял не только клятвой на Библии, но и на обнаженном мече, предавая в случае измены свою душу — вечному проклятию, а свое тело — смерти от суда братьев; свой союз с братством он скреплял еще символически смешением своей крови с кровью братьев или же подписью присяги кровью. В первом случае подставлялась к обнаженной груди принимаемого чаша, наполненная кровью принятых ранее братьев (что, конечно, симулировалось, как вообще весь этот обряд), и мастер совершал посвящение тремя ударами молотка по циркулю, приставленному к обнаженной груди посвящаемого; кровь вытекала в чашу. «Чаша, наполненная кровью, — писал в част ном письме одному недавно принятому масону брат, назначенный к нему в руководители, — была последним испытанием вашего мужества, — превосходное изображение великодушного человека, расположенного пожертвовать имением и жизнью для общей пользы, как и высокого чувствования масона, готового верность братству утвердить кровью своею; три же удара молотком по циркулю суть символ совершившегося посвящения и перемены прежнего названия на наименование брата» [147] .

138

Рисунки ковров трех низших степеней, с описаниями, напечатаны мною в «Море» за 1907 г.

139

Имп. Публ. библ.; рук. отд., О. III. 153.

140

Freymaurer Lexicon. Gedicke. Изд. 1818 г.

141

Общ. люб. древн. письм.; Е CCLXIV.

142

«Магаз. св. — каменщ.» Изд. 1784 г., с. 7.

143

Имп. Публ. библ., рук. отд., Q. III. 196.

144

Имп. Публ. библ., рук. отд. Q. III. 102.

145

Олсуфьев в цитированном выше донесении называет путешествие мытарством; он говорит, что посвящаемого обводили дважды вокруг ложи, «употребляя сильный ветер и в воздухе огонь» и сбрасывая его с горы; про прием в XIX веке Миркович говорит, что для устрашения новичка ему бросали под ноги фальшфейера.

146

В «Магазине св. — каменщ.» один автор-масон говорит, что масонская символика приема имеет много общего с символикой при посвящении в мистерии элевзинской Цереры. Кандидата подвергали трем опасным путешествиям, показывали ему тысячу блудящих и страшных зрелищ и заставляли слушать чрезвычайные гласы, наконец, очистив его водою, огнем и кровью, из тьмы вводили в свет, и свет был образом истины.

147

Имп. Публ. библ.; рук. отд., Q. III. 102.

В ритуалах, где приводится обращение к новопринятому со словами «рыцарь» или «джентльмен», сами составители этих ритуалов делают в выносках примечание, что с этими словами должно обращаться и к людям «подлого» состояния. В ложах существовал обычай всем масонам носить круглые шляпы: «шляпа означала свободу, а где свобода, там и нравственное равенство». Новопринятый брат обходил всех братьев и получал от них братский поцелуй, знак братской любви. В песнях масонов к новопринятому вспоминается такое лобзание:

Утомленный брат грозою, наслаждайся тишиною, страх из сердца изведи, к нам в объятия приди.

В песне к посетителям также упоминается этот троекратный братский поцелуй:

Мы с восторгом вас приемлем, троекратно вас объемлем.

Поклявшемуся брату открывали тайну символов и при этом внушали, что «иероглифы франкмасонов заслуживают особенного внимания, зрелое рассуждение и вольность вкуса видна в них в преимущественной степени пред прочими человеческими иероглифами» [148] .

148

Ibid. Q. III. 116.