Тайные чары великой Индии
Шрифт:
Эта хижина была построена так, что почти примыкала к горе.
В этом месте она возвышалась небольшим отлогим уступом, так что без большой усталости можно было взобраться по ней, укрываясь между кустарниками и придерживаясь за них, чтобы сохранить равновесие.
Блю-Девиль шел вперед и расчищал дорогу своим молодым спутницам.
Наконец, после долгих усилий и усталости трое беглецов успели обогнуть лагерь в направлении противоположном тому, где расположился капитан.
Они выбрались тогда на тропинку, которая была довольно широка, что позволило им подвигаться
— Здесь вы будете в полной безопасности, — сказал он, — какой бы шум вы ни услыхали, не показывайтесь, скрывайтесь до того времени, как я к вам не возвращусь. Я клянусь честью, что никакая опасность не может здесь вас застичь. А ты, — прибавил он, обращаясь к эмигранту, — ты помнишь, что ты мне обещал?
Этот человек пожал только плечами.
— Вам нечего мне приказывать, — сказал он, — разве вы меня не знаете?
— Очень хорошо, очень хорошо! — вскрикнул Блю-Девиль, смеясь, — до свидания; каждый будет награжден, смотря по заслугам.
И, дав еще несколько советов двум молодым женщинам, он возвратился в лагерь той же дорогой, по которой пришел.
Его первой заботой было совершить обход.
Никто и не думал трогаться с места.
Он отправился тогда к тому месту, где оставил Линго, надрезал тихонько, в двух или трех местах, шнурок, которым он его окрутил, и, оставив его распутываться, подобно ужу, сам вошел в хижину донны Розарио и поспешил заткнуть пролом, который сделал в стене.
Едва он окончил эту работу, как ему послышалось легкое прикосновение к стенке.
Действительно, как только Линго почувствовал, что узы его развязаны, он употребил все усилия, чтобы как-нибудь освободить свои члены, что ему скоро удалось.
Но напрасно он искал глазами и пытался открыть человека, который перерезал его узы.
Он был совершенно один.
Он вошел в лагерь и попытался отыскать Блю-Девиля, потому что внутренне был убежден, что не кто иной, как он так проворно связал его.
Не встретив нигде лейтенанта, он машинально приблизился к хижине.
Его удивление было очень сильно, так что он едва удержался от восклицания, когда, приложив ухо к загородке, он услышал разговор во внутренности хижины.
— Извините меня, сеньорита, — говорил Блю-Девиль, — в том, что я покинул вас так неожиданно; я думал сперва, что кто-нибудь нас подслушивает снаружи, но, выйдя, убедился, что ошибся. Так как осторожным никогда не мешает быть, то я вышел из лагеря, чтобы посмотреть, находятся ли мулы, о которых я вам говорил, на том месте, где я их спрятал. Около двух часов, когда нападут на лагерь, я приду за вами, чтобы отвести вас в безопасное место. Теперь же попытайтесь заснуть, потому что вам скоро придется вынести много трудностей и подвергнуться сильной усталости. Я должен предуведомить вас, кроме того, что ввиду измены я возьму некоторые предосторожности относительно вашей безопасности; мы можем быть всегда
Линго услыхал приближение шагов и поспешил удалиться и растянуться около огня.
— А вот и ты, — прошептал он, увидя выходящего из хижины Блю-Девиля. — Или у меня помрачение зрения, или я ошибся. Черт меня побери, если не этот парень всадил меня туда, он очень силен. Все равно, мы увидим.
Блю-Девиль, казалось, искал кого-то; наконец направился к месту, где лежал Линго.
Этот тотчас же закрыл глаза.
— Эй, малый, — сказал ему Блю-Девиль, толкая его сурово ногой, — довольно спать теперь.
— Что? — произнес бандит, зевая во всю глотку, — что вам угодно, лейтенант? Это вы меня зовете?
— Да, мой друг, мне нужно поговорить с вами.
— К вашим услугам, лейтенант, — возразил Линго, вскакивая на ноги.
— Подите сюда, — продолжал Блю-Девиль, отводя его в сторону. — Хотя все эти молодцы спят крепким сном, — сказал он тоном насмешливого добродушия, — я не знаю почему, но мне кажется, что они проснулись и, как зайцы вблизи жилья, насторожили свои длинные уши. Разговор, который мы поведем, не должен быть слышен никем другим.
— Хорошо, но в чем же дело?
— Мой друг, — сказал чистосердечно Блю-Девиль, бросая взгляд вокруг себя, как будто, несмотря на предосторожность, которую он принял, он опасался быть подслушанным, — мы находимся в положении крайне плачевном, я должен вам признаться, мы находимся как будто в осином гнезде, из которого, дьявол меня попутал в этом, я не знаю, как мы выйдем.
— Ах, Боже мой! — воскликнул Линго очень серьезно.
— Все обстоит именно так, как я имею честь вам сообщать: может быть, прежде чем пройдет два часа, с наших черепов будет содрана кожа.
— Лейтенант, не шутите, пожалуйста; эта перспектива улыбается мне очень посредственно.
— Конечно, мой друг, философы должны ожидать всего; я повторяю вам, что наше положение далеко не завидное и приятное: я вспомнил о вас, потому что я знаю вас за доброго малого, который, если захочет, может отважиться на смелое предприятие.
— Что касается этого, лейтенант, то вы знаете, что я во всем готов слушаться вас; что нужно делать?
— Мне помогать очень просто. Рамирес известил меня, что индейцы должны напасть на нас в эту ночь. Правда ли это, ложные ли слухи, я не могу еще ничего сказать, только я думаю, что лучше всего готовиться ко всему и быть настороже.
— Черт возьми! Я думаю то же, лейтенант.
Двое этих людей исполняли свои роли с таким совершенством, что вполне обманывали друг друга.
— Уже около полуночи, через полчаса разбудят наших людей. Так как очень возможно, что на нас нападут спереди и сзади, то мы разделим наш отряд на два. Вы примите начальство над одним, а я над другим; согласны вы с этим?
— Совершенно.
— Какой же пост вы предпочтете для себя?
— О, какой вы пожелаете, — сказал Линго, — я не принимаю в расчет свое самолюбие.