Тайные дневники Шарлотты Бронте
Шрифт:
— После службы я слышала, как мистер Николлс отзывался о диссентерах [23] в самой оскорбительной манере, — сообщила Эмили. — Он нетерпим и неуважителен ко всем, кто не разделяет учение высокой церкви.
— Мистер Николлс действительно излишне пылок в данном вопросе, — признала Анна. — Временами он довольно груб и невнимателен, и все же он симпатичен мне, и я уверена, что ты нравишься ему, Шарлотта.
— Опять ты за свое? В тот вечер за чаем он ясно выразил свое мнение обо мне.
23
Распространенное
— Это было много месяцев назад, Шарлотта, — мягко промолвила Анна. — Найди в своем сердце силы простить его. Разве ты не видишь блеска в глазах мистера Николлса всякий раз, когда он приводит домой Бренуэлла? Разве не замечаешь, как он смотрит на тебя весь обед?
Я бросила взгляд через комнату; к моему смятению, голова мистера Николлса действительно была повернута в мою сторону. Почему-то я покраснела и отвернулась.
— Он смотрит не на меня, а на всех нас.
После того как принесли торты и пироги и было выпито огромное количество чая и кофе, папа объявил, что настала пора собраться в церковном дворе и послушать перезвон колоколов. Оживленно болтая, люди надели шляпы, пальто, шали и перчатки, высыпали на улицу и окружили церковь. В пылком предвкушении мы стояли в вечерней прохладе и не сводили глаз с колокольни.
Наконец час настал, и веселый перезвон шести новых колоколов грянул с вышины. Молчание окутало толпу, когда колокола издали четыре трели одна за другой. Затем, в честь торжественного дня, звонари приступили к программе, которую готовили всю неделю, — изумительному музыкальному представлению продолжительностью в добрую четверть часа. Мощные, разнообразные звуки гудели в воздухе приятно и музыкально. В заключение толпа разразилась одобрительными криками и аплодисментами.
— Ну разве они не великолепны! — восхитилась я.
— Они намного более звучные, чем старые колокола, — отозвалась Эмили.
— Какой радостью и утешением станет их регулярный отсчет быстротечного времени, — улыбнулась Анна.
Люди начали расходиться. Когда толпа поредела, в некотором отдалении я заметила мистера Николлса. Наши взгляды встретились, и викарий коснулся шляпы. Я кивнула в ответ; он помедлил, как будто собирался подойти, но передумал и направился в свое жилище.
Мы с сестрами были на полпути к двери пастората, когда Эмили внезапно спросила:
— А как насчет Беллов?
— А что такое? — удивилась я.
— Я про наш литературный псевдоним, — пояснила Эмили. — Это среднее имя мистера Николлса, наверное, девичье имя его матери. Слушая звон колоколов, [24] я увидела викария и решила: может, нам стать «братьями Белл»?
— О! — воскликнула Анна. — Мне нравится. Хорошая, простая фамилия, которую легко запомнить, произнести и написать.
— Я предпочла бы не использовать имя, связанное
24
Bell (англ.) — колокол. (Прим. ред.).
— Почему? — уточнила Эмили.
— Если он узнает, что мы украли его имя, то может счесть это проявлением личной приязни, что абсолютно не соответствует действительности.
— Если книгу опубликуют, мы останемся анонимными, — настаивала Эмили. — Мистер Николлс никогда ничего не узнает.
Повисло краткое молчание.
— Ладно, — тихо произнесла я, когда мы вошли в дом. — Вообще-то «Белл» неплохо звучит.
И мы расхохотались.
Прежде чем продолжить путь к изданию, нам требовалось море чернил и горы писчей бумаги, чтобы переписать стихотворения и разослать письма. Бумага стоила недешево, но каждой из нас тетя Бренуэлл оставила небольшое наследство в триста фунтов (брату она не завещала ничего, полагая, что мужчины способны сами о себе позаботиться). Доход от этих вложений позволял нам потакать своим капризам. В местном канцелярском и книжном магазине мы уже купили последнюю бутылочку чернил и последнюю упаковку бумаги и теперь были вынуждены отправиться за ними в Китли.
Туда мы с Анной и поехали через несколько дней после церемонии перезвона колоколов, оставив Эмили помогать папе, а Бренуэлла, как обычно, чахнуть в постели. После бодрой прогулки мы вошли в город как раз тогда, когда церковные колокола отбивали час дня.
— Наши колокола звучат намного приятнее, — радостно отметила я, открывая дверь в канцелярский магазин, на которой тоже звенели колокольчики.
Посетителей в магазине не было. Владелец, миниатюрный усатый розовощекий мужчина, был нашим старым знакомым, поскольку за последние двадцать лет мы не раз покупали у него письменные принадлежности.
— Так-так, да это же мисс Бронте! — сказал он, выглядывая из-за стойки.
Его улыбка показалась мне опасливой. Может, до него дошли какие-нибудь слухи относительно нездоровья Бренуэлла? Но вскоре выяснилось, что дело в другом.
— Давненько вы, леди, не пересекали мой порог. Да что там, я с трудом узнал вас! Как поживаете?
— Прекрасно. Спасибо, сэр, — отозвалась я.
— Очень рад приветствовать вас обеих! Между прочим, мисс Анна, я помню вас крошечной, как кузнечик. Как дела у вашей сестры… забыл, как ее зовут.
— Эмили.
— Верно, Эмили. Сто лет не видел Эмили. Судя по всему, она очень робкая?
— Эмили — большая домоседка, — пояснила я, — но она трудится как пчелка и вполне довольна жизнью.
— Много лет я держал упаковку бумаги на особой полке в кладовке, на случай если кто-нибудь из Бронте нанесет внезапный визит. Жена всегда говорила мне: «Интересно, кому пишут эти молодые леди, зачем им столько чернил и бумаги? Наверное, у них много друзей».
Вновь прозвенели колокольчики. Владелец магазина взглянул в сторону двери, хохотнул и приступил к делу.