Тайные грехи
Шрифт:
Будучи в тридцать лет не замужем, Сайни отличалась высоким ростом, болезненной худобой и острым язычком, отпугнувшим не одного соискателя. Но Джошуа не был пылким Ромео, которого легко сбить с толку; к тому же у него была цель: во что бы то ни стало спасти студию.
Спустя две недели после первого свидания он сделал предложение, присовокупив к нему великолепную бриллиантовую брошь в платиновой оправе от Картье, оплаченную по статье расходов на рекламу.
Как оказалось, Уолтеру и Джошуа незачем было трогать драгоценный капитал. Сайни, образец практичности, отдавала себе отчет в том, что человек, сидевший напротив нее за столиком с зажженными свечами, – ее последний
Внимая обмену клятвами между Джошуа Бэроном и тощей, в свадебном платье от Диора, невестой, большинство гостей понимало, что присутствует не столько на бракосочетании, сколько при слиянии двух крупных капиталов. Во время роскошного приема в банкетном зале отеля «Билтмор» Йенс Элдринг то и дело облегченно вздыхал: наконец-то он сбыл дочь с рук. По такому случаю он вручил новоявленному зятю чек на десять миллионов долларов – и вырвал компанию «Бэрон» из хищных челюстей банкротства.
И теперь, почти тридцать лет спустя, ведя свой спортивный автомобиль по серпантину Каньон-Драйв, Джошуа не мог не желать, чтобы нынешний кризис был преодолен с такой же легкостью.
Глава 4
Искрился «баккара». [4] Сверкали лимузины. Ароматы духов – цветочные, пряные, такие же экзотичные и наделенные индивидуальностью, как надушившиеся ими женщины, – смешивались с табачным дымом и сладковатым запахом ландышей. Сад, в мягком свете фонарей, благоухал цветами: алые бугенвилии соперничали с ярко-оранжевой жимолостью, а кремовые гибискусы выгодно оттеняли цветы более ярких оттенков. Под полосатым тентом пышные букеты весенних цветов в хрустальных вазах исторгали из груди гостей восторженные междометия. По единодушному признанию, Дэвид Томпсон превзошел себя.
4
Сорт хрусталя.
Длинный, застланный камчатным полотном стол был уставлен богато инкрустированными серебряными подносами. Хрустальные фужеры переливались тысячами радуг. Стол ломился от разнообразных закусок; каждое блюдо являло собой шедевр в жанре натюрморта.
На тарелках из копенгагенского королевского фарфора с золотым ободком красовались розовые ломтики баранины с кресс-салатом. Нежнейшее мясо косуль утопало в листьях шпината. Здесь также были сандвичи из сдобы с кружочками копченого угря, нарезанная квадратными ломтиками осетрина под черной иранской икрой и тосты по-итальянски с наперченным паштетом.
На дальнем конце стола притягивали взор сладкие блюда: слоеные пирожные с пропитанным коньяком кремом; торт с лесными орехами; меренги, склеенные вместе при помощи сливочного крема и украшенные завитушками из швейцарского шоколада. Шампанское лилось рекой: загорелые молодые люди в темной форменной одежде моментально наполняли фужеры в форме тюльпанов.
В роскошной, обитой шелком музыкальной комнате струнный квартет из Голливудского симфонического оркестра услаждал слух гостей (не мешая вести приглушенную беседу) сложными пассажами музыки в стиле барокко. А снаружи прозрачный ночной воздух сотрясал рок.
Гости, так же как убранство и угощение, несли на себе печать изысканности. Мужчины были в простых, но дорогих костюмах; наряды женщин – от Норелла, Халстона, Ива Сен-Лорана и Дживенчи – отличались такой же дороговизной, но гораздо большей вычурностью. Разговор, как всегда, сводился к профессии.
Несчастные
Этот мир не мог бы существовать без атмосферы борьбы и соперничества. Ставкой в игре были власть и могущество. А игровой площадкой – такие вечеринки, как эта.
– Поверь, дорогуша, стоит разок взглянуть – и ты будешь умолять его сняться в твоем фильме. Это белокурый Аль Пачино.
– Кэрол Линли, только брюнет…
– Молодой Питер О'Тул…
– Рослая Ширли Мак-Лейн…
– Рок Хадсон, только пониже…
С течением лет менялись имена, но игра оставалась прежней.
Проработав возле бассейна с полчаса, Мэтью вновь увидел ту девушку. Вернее, услышал. Ансамбль «Экспресс самоубийц» сделал перерыв, и во внезапно наступившей тишине отчетливо прозвенел женский смех. Мэтью оглянулся и увидел ее в обществе двух актеров – очевидно, один сказал что-то очень смешное.
Сначала Мэтью не узнал это чудное видение в греческой тунике из белого шелка, с волнистыми, отливающими серебром волосами. Но потом поймал на себе взгляд спокойных серых глаз и понял, что эта сирена с лицом боттичеллиевского ангела никак не могла быть секретаршей. Он приподнял бровь в знак признания своей ошибки. Она чуть заметно улыбнулась.
В это время к нему подошел официант – за напитками, и Мэтью занялся «Маргаритой». А когда снова поднял голову, девушки уже не было.
Тина сидела рядом с мужем в золотистом роллс-ройсе «корних», который медленно, в составе длинной вереницы лимузинов, тащился к воротам усадьбы Джошуа Бэрона.
– Я уже говорил, что ты неподражаема? – спросил Корбет Маршалл.
– Да, но повторить никогда не мешает, – с довольной улыбкой ответила Тина. Зная, что к ее светло-оливковой коже идут яркие тона, она надела обтягивающее фигуру ярко-розовое с фиолетовым платье из шелестящего шелка от Пуччи. Чулки цвета спелой сливы подчеркивали красивую форму ног – так же, как босоножки на высокой шпильке, с ремешками вокруг щиколоток.
Для женщины ее роста – около ста пятидесяти пяти сантиметров – Тина обладала необычайно длинными ногами. Муж не раз говорил, что она состоит из ног и грудей. И Корбету это безумно нравилось. Рослый, импозантный мужчина с сединой на висках, он был в Голливуде исключением из правил – не волочился за другими женщинами.
– О Господи! – воскликнула Тина. – Я не верю своим глазам!
Корбет положил правую руку на тугое бедро жены. Как же он любил ее ноги! Любил разглядывать их, осязать, пробовать на вкус. И особенно любил чувствовать их, обвившиеся вокруг его бедер.