Тайные милости. 17 левых сапог

Михальский Вацлав Вацлавович

– Надя, ну что ты говоришь! – Георгий строго взглянул на жену, и, памятуя о недавнем скандале, та прикусила язык. – Веди Ляльку, а Ирочку отведу я сам, мне по пути. Они ведь будут отъезжать со стадиона?

– Со стадиона, – холодно буркнула Надежда Михайловна.

Все бы обошлось, да тут заявила о себе во весь голос молчавшая до тех пор Лялька.

– Я с папой, я с папой! – заорала она визгливо с закипевшими на глазах слезами, бросила куклу и, подбежав к отцу, обхватила его ручонками за ноги.

– Иты-ы! – оскорбленная вероломством Ляльки, вскрикнула Надежда Михайловна.

От возмущения она не знала, что делать;

быстренько захлопнула Ирочкин чемодан, защелкнула его на замки, выбежала в ванную, чтобы разрыдаться; но тут ее взгляд сразу уперся в зеркало, и она поняла, что если даст волю слезам, то немедленно потекут ресницы, покраснеют глаза, набрякнут веки и тогда… как она тогда пойдет на работу? А если и пойдет, то как будут хихикать над ней приятельницы, как будут передавать друг дружке под большим секретом, как сочувствовать: «Досталось ей, а?!» Взвесив все это в сотую долю секунды, Надежда Михайловна наступила на горло собственной песне и, тронув лицо пуховкой, вышла из ванной как ни в чем не бывало.

– Ладно, тогда отведи их ты, – сказала она Георгию и бесстрастно чмокнула в щеку Ирочку, затем Ляльку. – Я побежала, у нас сегодня с утра актив.

Смотри, как только приедешь, сразу же напиши письмо, – велела она на прощанье Ирочке.

– Ладно, – согласилась Ирочка, довольная тем, что провожать ее в пионерский лагерь будет отец, что она выбила себе хоть какое-то послабление.

Когда они пришли втроем к месту сбора, нежданно-негаданно для себя Георгий вдруг заработал репутацию «замечательного отца». Среди провожавших детей в пионерский лагерь было много жен его подчиненных и несколько жен его косвенных начальников. Все они отметили появление Георгия с двумя дочерьми и, наблюдая за ним пристрастными женскими глазами, поняли, как искренне любят его дочери, и перешептывались об этом друг с дружкой, а вечером, дома, укоряли Георгием своих мужей. «Вот это настоящий мужчина! Вот это настоящий отец!» – говорили они мужьям, и тем было понятно, что они не только плохие отцы, но и мужчины никудышние. Кое-кого из мужей это обидело, и они затаили неприязнь к Георгию. Зато жена Первого, которая провожала в лагерь внучку, нашла в своем муже полное понимание и сочувствие. «Да, есть и среди молодежи самостоятельные ребята, – сказал он печально, видимо, думая о своем шалопае зяте. – А этот Васильев мне давно нравится; пожалуй, Калабухов прав, пора выдвигать парня на самостоятельную работу. Такие люди нам нужны. Молодой, но серьезный, – это важно». Таким образом, будущее назначение Георгия было окончательно решено в его пользу.

Вечером Надежда Михайловна пришла с шубкой, лицо ее сияло, все обиды были забыты, она только спросила Георгия с порога:

– Ну как, отправил?

– Отправил, – радуясь ее доброму настроению, улыбнулся Георгий. Он не умел держать зла, не мог, как могла та же Надежда Михайловна, хмуриться и молчать по нескольку дней.

– Ой, Жора, твой Толстяк прямо стелился передо мной. И чего бы это значило?! – развязывая сверток, возбужденно щебетала Надежда Михайловна.

– Не знаю, – пожал плечами Георгий, – может, он просто в тебя влюблен…

– Не говори глупостей, я старая баба.

– Ну, не скажи, Толстяк у нас большой ловелас.

Во всяком случае, по его словам, он понимает толк в женщинах, а они любят его все поголовно.

– Жора, выйди пока в другую комнату, – попросила Надежда Михайловна, желая

показаться мужу во всем блеске.

Георгий послушно прошел из гостиной в кабинет и от нечего делать взял в руки стоявшую в углу книжного шкафа отцовскую карагачевую палку, полюбовался в который раз ее элегантной простотой, таившей в себе словно живую силу.

– Прошу внимания! – крикнула из коридора Надежда Михайловна и троекратно хлопнула в ладоши.

Шубка сияла чистым свежим мехом, в ней с первого взгляда угадывалась подлинность дорогой вещи.

– Ну как?! – прохаживаясь перед Георгием по длинному коридору своей квартиры, словно по «языку» демонстрационного зала, вертясь с ноги на ногу, приговаривала Надежда Михайловна. – Ну и как, а?! – победно спрашивала она, почему-то приподнимая плечи и вытягивая нос, – видно, последнее как-то смыкалось в ее уме с представлением о великосветскости, о шикарных женщинах избранного круга.

– Отлично, – искренне сказал Георгий, думая о том, как хороша была бы в этой шубке Катя.

– Спасибо тебе громадное! – обняла и поцеловала его в губы Надежда Михайловна.

Он настолько не ожидал этого ее порыва, что едва удержался на ногах и невольно вытер украдкой губы тыльной стороной ладони, все еще продолжая думать о том, как хороша была бы в этой шубке Катя…

Собирая к ужину, Надежда Михайловна вдруг вытащила из морозилки жестом факира бутылку водки (когда она ее туда спрятала, Георгий и не приметил), обтерла чистым полотенцем, торжественно выставила на кухонный стол.

– Такую шубку надо обмыть, иначе носиться не будет, а?! – стрельнула она в Георгия яркими, помолодевшими глазами. – Я и на базар успела забежать, купила всяких острых штучек – соленого еврейского перца, маринованного чесночка, ты ведь любишь под водочку!

– Да, вроде люблю, – удивленно улыбнулся Георгий, – но ведь жара.

– Ничего, жара не холод, – браво сказала Надежда Михайловна тоном Али-Бабы, – водка не вода – мало не выпьешь… кажется, так говорит твой Алик?

Георгий кивнул, еще не в силах примениться к новой роли своей жены, а она, будто нарочно не давая ему опомниться, хлопнула рюмку водки и замахала ладошкой с ярко накрашенными ногтями перед накрашенным ртом:

– Тьфу ты, черт, горькая до чего! Не зря я ее раньше не пила!

– Ну, ты даешь жизни! – засмеялся Георгий. – А где же Лялька? Слушай, ты забыла Ляльку?!

– Не забыла, – хитро улыбнулась Надежда Михайловна, – она внизу, во дворе, играет с девочками.

– А-а, – промямлил Георгий, не решаясь сказать вертевшуюся на языке фразу о том, что давно пора отпускать Ляльку играть во дворе, что нечего ей томиться вечерами в квартире.

Потом они выпили по второй, по третьей.

– Слушай, может, тебе хватит? – испуганно спросил Георгий.

– Это почему? – возразила захмелевшая Надежда Михайловна. – Гулять так гулять! Мне понравилось…

Все-таки Георгий настоял на чае.

– Я тебе заварю крепенького, – видя, как посоловели у нее глаза, ласково сказал Георгий, – а то сейчас Лялька придет.

– Пускай не приходит, изменница, – усмехнулась Надежда Михайловна, и было не совсем понятно – в шутку она это или всерьез. – Ты для них хороший, а я плохая, – грустно добавила она, смахивая набежавшую слезинку.

– Ну что ты, Надь… – Георгий подошел к ней, прижал к себе ее голову. – А шубка замечательная, примерь-ка еще разок!