Тайные поклонники Рины
Шрифт:
Ещё бы уметь готовить… Преподы такие смешные, конечно. Хоть бы поинтересовались сначала, а не опасно ли припрягать меня в таком деле. Как это отразится на здоровье группы? Собственно, потому и Шевченко подключился. На моменте когда я вопросительно искала в руках упаковку с крупой вслух интересуюсь: а её надо уже в кипящую воду сыпать или сразу в холодную?
— Ты контролируй процесс, ладно? — прошу его на всякий случай. — А то у меня кулинарные способности хромают на обе пятки.
— Я тоже хромаю на обе пятки, — корчит жалобную
— Повторяю, сама виновата. Если бы… Ай, — жалобно скулю, посасывая порезанный об края вскрытой консервы палец. — Супер. У кого-нибудь есть пластырь? Я не взяла.
— У меня есть. Целую пачку прихватила. Как знала, — откликается подруга, обившаяся, что ей никто не сочувствует.
— Ну так тащи. Иначе у всех обед будет с повышенным гемоглобином.
— Ну бли-и-ин, — с вселенской неохотой Ритка ползёт таки на четвереньках в палатку. Босиком. Потому что обуваться ей больно. Трындец. И это только первый день.
— Ага. Так ты, значит, и есть пресловутый Андрей? — в какой-то момент слышу я за спиной голос Вадика. Как сижу с кровоточащим пальцем во рту, так и застываю с выпученными глазами, боясь пошевелиться. Ну как при нашествии зомби: звук издашь и тебе хана.
— Ух ты, да меня даже знают, — насмешливый тон Долгорукого тоже ни с чем не спутать. — Польщён. А ты, как понимаю, та самая потенциальная конкуренция, про которую мне намекали. Миленько. Ну, будем знакомы. Или мирного общения не выйдет? Сразу перейдём в разряд заклятых друзей?
Глава 15. Большая Медведица
— Зачем так радикально? Я умею и дружить.
Вадим, кажется, настроен пацифистически. Чего не скажешь об Андрее.
— А как же дух соперничества? Ты вроде спортсмен.
— Так никто его не отменял, но зачем уподобляться стаду? Или такая охота кулаки почесать?
— За правое дело можно и почесать.
— Ну пошли, почешем. Я, правда, собирался мячик сперва покидать. Наши уже сетку натянули.
— О, да ты не переживай. Разборки могут подождать. У нас ещё столько времени впереди. Развлекайся.
— Премного благодарен. Арс, ты с нами? Нам в команды людей не хватает.
— Не а, — откликается Шевченко, всё это время преспокойно помешивающий кипящую субстанцию в котелке. — Я занят. Гречку стерегу.
— Хех, — усмехается Чернышевский. — Ну стереги-стереги, а то голодными останемся. Ринчик, а ты не хочешь?
Блин. Меня заметили. Хотя, наверное, сложно не заметить согнувшее тело, прикинувшееся ветошью. Вздрагиваю от своего имени, но пошевелиться всё так же не решаюсь. Мне… то ли стыдно, то ли неловко от абсурдности ситуации. Подсознательно чего-то подобного я ждала, конечно, но всё равно оказалась не готова.
Не придумав ничего умнее, умоляюще скашиваю
— Не, — отвечает тот за меня, приходя на помощь. — Говорит, не хочет.
— А я хочу. Можно с вами? — подключается Андрей. — Сто лет не играл в волейбол.
— Да запросто, — к моему изумлению охотно соглашается Вадик. — Народ, — громко окликает он всех в ближайшей округе. — Поиграть кто хочет?
— Я хочу! — прытко подскакивает с перетащенного на нашу поляну бревна одна из девчонок, последние полчаса редактирующая сделанные на фоне озера селфи. Та самая, что ещё с электрички активно заинтересовалась скачущим по скалам паркурщиком.
— И я! — активируется её подружка.
— А меня возьмёте? — девчата прям в ударе. Ещё бы, такая возможность сразу с двумя красавчиками время провести.
— Всех берём. Пошли. Андрюха, ты подаёшь, — судя по приглушённому хлопку, какой бывает когда мяч ударяется об ладони, Долгорукому передали пас. Который с довольным кряком поймали.
Выжидаю, вытаскивая изо рта, наконец, обмусляканный палец с надорванным куском кожи, набираюсь смелости обернуться и выпадаю в осадок окончательно. Мальчики бодренько удаляются, на ходу переговариваясь. Правила уточняют. Даже тему тик-токовских видосов успевают затронуть. И всё так мирно у них, ладненько, ну просто закадычные дружбаны.
Дракой даже близко не пахнет. Там не только никто не собирается силой мериться. Там, ещё минута-другая и, глядишь, объятия начнутся. Скорешились, блин. Отворачиваюсь от кучкующихся возле сетки ребят, где Чернышевский раздаётся указания: кому и где встать, вопросительно уставившись на усмехающегося Арсения.
— А так вообще можно? — я в растерянности, честно.
— А почему нет?
— Ну… Я, конечно, в таком деле новичок, но разве ревность у парней не по-другому проявляется?
— А тебе хотелось эпичного махыча?
— Нет, но… — удручённо усаживаюсь на Риткин коврик, подвернув ноги в позе лотоса и передавив палец, чтоб не кровило. — Дурдом. Это слишком для моего понимания.
— Сложная штука — взросление, да?
Столько искреннего сочувствия в его голосе, а ведь…
— Ммм… — кажется, мне нравится загонять саму себя в ловушку. Иначе назвать это нельзя. — Слушай… Я ведь тебе тоже вроде нравлюсь… Или уже не очень?
— Нравишься.
Как спокойно он это говорит. Буднично так, как нечто само собой подразумевающееся.
— Прости. Представляю, как тебе всё это сейчас неприятно.
— Естественно, удовольствие небольшое, но не переживай. Я не стану подливать масла в огонь. Тебе и без этого несладко.
— В смысле, умываешь руки и не станешь участвовать в этом балагане?
— Кто тебе такое сказал? Я не стану навязываться, вынуждая тебя разрываться и сходить с ума, но буду рядом. Пока будешь это позволять, во всяком случае.
Ох. В животе опять что-то начинает шевелиться. Благодарность? Бабочки? Глисты?