Тайные судьбы
Шрифт:
Словно читая ее мысли, Эдвард ответил:
– Может быть, со стороны морали наш поступок и заслуживал осуждения, но он не был ошибкой.
– Были ли вы счастливы, Эдвард? Хорошей ли была ваша жизнь?
Эдвард сунул руки в карманы, и они продолжили путь.
– Хорошей? – повторил он. – Да, мою жизнь можно назвать хорошей. Тихой, разумной.
– У вас так и не было детей?
Он не сразу ответил.
– Нет, не было. Анжелина не хотела детей.
Они шли в молчании, слушая пение птиц.
– Вы знаете, ее уже нет.
– Кого?
– Моей
– Умерла? А та женщина в доме?
– Это Дорис, моя экономка. Не более.
Внезапно до Марины дошел смысл его слов: Эдвард был одинок. Его жена умерла.
– Мне очень жаль, Эдвард.
Он пожал плечами.
– Мне тоже. Мне очень плохо без нее.
Марина не знала, что еще сказать.
– То, что было у нас с вами, принцесса, это нечто особенное. У нас с Анжелиной было совсем другое. Она была... Она была для меня...
Он не мог найти подходящего слова.
– Она была вашей верной женой, – подсказала Марина.
Эдвард кивнул.
– И моим добрым другом.
Марина протянула руку и коснулась его щеки. Борода была совсем не жесткой, а мягкой, податливой. Она не скажет ему о Дженни, как не сказала о ней пятнадцать лет назад. Дженни была ее тайной и останется таковой, потому что Марина теперь была почти уверена, что Эдвард не имеет никакого отношения к исчезновению Дженни. Она могла только надеяться, что, когда пресса обо всем разузнает, Эдвард не сделает ошибочных выводов.
– Я сказала вам все, что хотела, Эдвард. Спасибо, что поговорили со мной.
Они вернулись к его дому и остановились на въезде, не касаясь друг друга, не стремясь друг к другу сердцами, но единые духом, как двое бывших любовников, которые на краткий миг оживили прежнюю мечту.
Он поцеловал ее в щеку, и она коснулась его щеки ответным поцелуем. Они грустно улыбнулись друг другу и медленно расстались, не сказав «прощай».
Марина повернулась и пошла к Раунд-Хилл-роуд, засунув руки в карманы, высоко держа голову, с сердцем, полным любви. Но когда она услышала, как закрылась за Эдвардом входная дверь, ее поразила внезапная тревожная мысль: он не спросил, что привело ее в Нортгемптон. Эдвард видел ее последний раз пятнадцать лет назад и тем не менее не спросил, почему она оказалась здесь.
Может быть, потому, что ему было все равно... Или потому, что это его не удивило.
Глава 23
Как только Чарли увидела незнакомый, видимо, взятый напрокат, автомобиль, который, не притормаживая, свернул к дому, она сразу догадалась, что это Питер. С тех давних дней, когда он водил «корвет», Питер приобрел опасную привычку ездить на предельной скорости. Неожиданная черта для человека очень сдержанного во всех своих проявлениях.
Чарли выбежала на улицу через заднюю дверь, чтобы обнять Питера без свидетелей и поговорить с ним без Джо Лайонса и агентов ФБР. Она торопливо спустилась по старым, подгнившим ступенькам крыльца и остановилась, ожидая, когда Питер выключит мотор,
– Боже мой, Чарли, они нашли ее?
Это были первые слова Питера, едва он вышел из машины и обнял Чарли. Ее злость куда-то исчезла, стоило ей только ощутить тепло его рук.
– Нет, – ответила она тихо. – Пока не нашли.
Он отстранился и отвел волосы со лба, и Чарли поняла, что никогда прежде не видела Питера таким неряшливым. Даже после любовной близости его волосы оставались аккуратно причесанными, как и подобает следящему за своей наружностью богатому человеку. Но сегодня и сам он, и его одежда, серые хлопчатобумажные брюки и трикотажная рубашка, выглядели несколько помятыми.
– Ничего не произошло с тех пор, как подбросили записку. Никто не звонил. Агенты ФБР в доме. Они записывают телефонные звонки.
– Господи, Чарли, что же нам делать? – умоляюще спросил Питер, глядя на нее по-детски растерянными глазами, ожидая, что Чарли все поправит и прогонит беду прочь.
И в это мгновение ошеломляющая истина поразила Чарли: Питер ждал от нее решения проблем, ответа на все вопросы и готов был во всем ей подчиняться. До нее вдруг дошло, что он вел себя так все годы, всю жизнь со своей матерью. Он вел себя так всегда, а Чарли и Элизабет принимали это как должное.
Но сейчас у Чарли не было ответа. Сейчас она была напугана и не уверена в себе так же, как Питер, этот мальчик, который так и не вырос. И вот впервые Чарли ожидала, требовала от мужа решительных шагов.
Она начала плакать.
– Господи, – повторил Питер и снова обнял ее.
Плач перешел в рыдания.
Питер прижал Чарли к себе, приглаживая ее растрепавшиеся волосы. Она чувствовала, как дрожь охватила его тело.
– Это я все испортил, – прошептал он. – Это моя вина.
– Нет, нет. Мы оба виноваты. Оба.
– Скажи мне, что еще не все потеряно.
– Не могу.
– Прошу тебя, скажи.
– Нет. Не могу.
Быстрыми, нервными движениями Питер гладил ее по спине.
– Мы найдем ее, Чарли. Во что бы то ни стало.
Он перестал дрожать и вытер слезы с ее лица.
– Мы ее найдем, – повторил он.
Он повел Чарли за собой на лужайку, усадил на старый садовый стул с плетеным нейлоновым сиденьем и сам сел на другой рядом.
– Расскажи мне все сначала, – попросил он.
Все еще плача, она рассказала ему о яйце Фаберже и о записке. Потом сообщила о приезде Марины.
– Зачем она приехала? – спросил он.
– Они ее вызвали.
– Боже мой, неужели она попытается...
Чарли закрыла глаза. Прежде она могла бы успокоить Питера, сказать ему, что Марина не потребует вернуть ей ребенка, что она не может отнять у них Дженни. Прежде, при других обстоятельствах и других событиях, она могла бы уверить его, что все будет в порядке и что она все берет на себя. Но теперь она ограничилась двумя фразами:
– Я не знаю, потребует ли она обратно Дженни. Я ничего не знаю.