Тайные судьбы

Стоун Джин

Она вцепилась зубами в одеяло и представила себе, что бы подумали о ней друзья, если бы увидели ее сейчас в постели с Делл. Медленно, с опаской, она протянула руку и потрогала округлый живот Делл, мирно вздымающийся в такт ее дыханию. Она потрогала грудь Делл, обнаженную, мягкую, теплую... и покорную ее воле.

– Продолжай, – попросила Делл, не открывая глаз.

Тесс быстро убрала руку.

– Ты что? – прошептала Делл. – Тебе стыдно?

– Нет, совсем нет, – потрясла головой Тесс.

Делл окончательно проснулась и приподнялась, опираясь на локоть.

Она посмотрела на Тесс и отвела волосы от ее лица.

– Нет, ты стыдишься и ты расстроена.

– Нет, – повторила Тесс. – Я не расстроена, совсем нет.

Делл легла на спину.

– Нам надо поговорить. Это у тебя первый раз? С женщиной?

– Да... – неохотно согласилась Тесс, сознавая, что Делл права и что она действительно смущена. Она чувствовала себя дурой. Дурой, которая поддалась низким, позорным инстинктам.

– Для меня это не первый раз, – сказала Делл, – хотя с того времени прошло уже несколько лет.

Тесс попыталась представить себе Делл с другой женщиной. Как Делл целует лицо, руки и тело той женщины, так же как целовала Тесс. Змея ревности зашевелилась в ее душе.

– Я никогда не знала... – заметила Тесс, – я никогда не знала, что ты лесбиянка.

– Не знала, но догадывалась. Догадывалась, но сама не была готова.

– Вот почему ты живешь в Нортгемптоне? – спросила Тесс. – Потому что тут много других лесбиянок?

Делл рассмеялась:

– Да нет, не поэтому, хотя для лесбиянок здесь есть все условия. Признаюсь, я испытываю зависть, а не отвращение, когда вижу женщину в компании другой женщины. Но я никогда не объявляла о своих наклонностях. Разве на моей вывеске написано «Лавка букиниста, владелец Делл Брукс, лесбиянка»?

Тесс расхохоталась.

– Кстати, – продолжала Делл, – я ненавижу тех из них, которые носят кожаные куртки и ходят по улице так, словно бросают всем вызов. Как если бы они хотели обратить всех в свою веру. Я такая, какая есть, и не навязываю другим свои взгляды. Я выбираю друзей по их уму и сердцу, а не по сексуальной ориентации. Кроме того, я ненавижу наклеивать ярлыки. Кто знает, может, завтра появится мужчина и... – Делл щелкнула пальцами и выразительно подняла брови.

Тесс задумалась, все еще сомневаясь, что она такая же, как Делл, все еще не веря в то, что произошло, все еще цепляясь... За что?

– У меня были мужчины, – торопливо пояснила она. – Я не девственница.

– Я знаю, – с улыбкой отозвалась Делл. – Если бы ты имела дело только с женщинами, тебе не пришлось бы делать аборт.

– Я хотела того ребенка, Делл.

Делл протянула руку и погладила ее по волосам.

– Я знаю, что ты его хотела. Помнишь, как ты плакала в моих объятиях в тот вечер?

Воспоминание почти стерлось, но оно было.

– Я не могла... – запинаясь, объясняла Тесс. – Из-за матери.

– Успокойся, – шепнула Делл и поцеловала ее в волосы. – Ты тогда поступила правильно.

– Но какая же я лесбиянка, если я хотела родить ребенка? Если я хотела воспитать Дженни?

– Мы подарили друг другу свою любовь, но это не означает, что ты лесбиянка. Это только означает, что ты

женщина, готовая дарить и принимать любовь. Между прочим, пенис не имеет никакого отношения к желанию женщины быть матерью.

– Твой муж знал?

– Что я предпочитаю женщин? Нет. Но ведь тогда я сама этого не знала. Секс не играл большой роли в нашей с ним жизни. Не знаю, что было причиной: он, я или просто мы не подходили друг другу. Ну а ты? Сколько у тебя было любовников? Сколько мужчин?

Тесс повернулась спиной к Делл. Разве могла она признаться ей, что Джорджино был единственным мужчиной, удостоившим ее любви, и что он был таким же нежным, как Делл, нежным... как женщина. Разве могла она сказать Делл, что два года назад ее племянник Джо сделал попытку заняться с ней любовью. Она не могла сказать об этом Делл, потому что отвергла Джо. Она не могла ничего сказать Делл, потому что других мужчин попросту не было.

– Было несколько, – сказала Тесс вместо этого. – Достаточно.

– И тебе нравилось? Я имею в виду секс.

Тесс смотрела на неоштукатуренную стену мастерской, на серый цемент между кирпичами.

– Нравилось. Но я знала, что это ненадолго.

– Почему? Потому что мать убедила тебя, что ты не можешь понравиться ни одному мужчине?

Тесс проглотила слезы.

Делл положила ей руку на грудь и принялась медленно гладить; сосок затвердел в ответ на ласку.

– По-моему, ты слишком долго ждала настоящей любви.

Страх в душе Тесс растаял, а вместо него родилась жажда, тоска по любви.

– Да, – согласилась она, – я слишком долго ждала.

– Разве можно стыдиться желания любить? – упрекнула Делл. – Разве стыдно, когда кто-то тебя любит?

– Я хочу быть счастливой, Делл. Я всегда хотела быть счастливой.

Делл склонилась к Тесс и провела губами по ее груди.

– Никто не может сделать тебя счастливой, Тесс, если ты не счастлива сама. Если ты этого не поймешь, навсегда останешься одинокой.

Тесс протянула руку и распустила длинную и толстую косу Делл. Она расчесывала косу пальцами, удивляясь, что губы Делл на ее груди наполняют ее жаром.

– Я попробую быть счастливой, Делл, попробую. А ты будешь любить меня сейчас? Пока я еще несчастна?

– Только если ты позволишь мне обнять тебя, – ответила Делл. – И держать в объятиях долго-долго.

Ушел старый год, пришел новый, и Тесс обнаружила, что все меньше времени проводит в мастерской и все больше в объятиях Делл. Тесс уверяла Делл, что много работает, но в действительности она все время проводила в мечтах. Часами лежала она в старомодной ванне на львиных ножках, прислушиваясь к новым ощущениям в своем теле, разглядывая его и находя в нем новую красоту, радуясь желаниям, которые оно пробуждало в Делл. Она лежала в густой пене и ликовала, что теперь у нее не только прелестное личико, но и тело, которого хотели, жаждали, добивались. Пока у Тесс хватало денег, чтобы не беспокоиться о заработке. Работа подождет, решила она, а сейчас надо наслаждаться удивительным ощущением своей уникальности.