Тайные тропы

Брянцев Георгий Михайлович

Кибиц, отрицательно относившийся к срыву занятий, на этот раз не проронил ни слова и как-то странно хихикнул.

Никита Родионович начал не спеша надевать пальто. Андрей стоял рядом и смотрел другу в лицо, ища ответа на тот же вопрос.

«Неужели они пропустили Зюкина и он уже виделся с Юргенсом?» — думал Никита Родионович, шагая по двору. Меры предосторожности, принятые группой Изволина, еще не снимали угрозы появления предателя Зюкина в доме Юргенса — ведь Зюкин мог связаться с Юргенсом через другое лицо или по телефону. И если это так, провал неизбежен. Надо принимать

меры. Бежать сейчас, пока он еще не вошел в дом Юргенса! Пропуск в кармане, и пока хватятся — можно надежно укрыться. Никита Родионович окинул взглядом шедшего рядом служителя. Сбить с ног, пожалуй, не удастся — он слишком крупный. Единственный способ — остановиться, закурить, отстать на несколько шагов, а потом махнуть через забор на улицу. Но что будет с Андреем? Он в руках Кибица — а оттуда не уйдешь. Спастись самому и погубить товарища?..

Поднялись на крыльцо. Служитель открыл дверь.

В приемной, как обычно, господствовала тишина. Сразу же прошли в кабинет майора. В кабинете за своим письменным столом сидел Юргенс, а за приставным столиком — незнакомый человек в штатском.

Лицо у незнакомца было рыхлое, белое, с двойным подбородком.

— Садитесь, — сказал по-немецки незнакомец, не сводя глаз с Ожогина.

Ожогин опустился в кресло.

— Когда в последний раз вы видели своего брата? Никита Родионович посмотрел на Юргенса, как бы спрашивая, отвечать ли на вопрос.

Юргенс догадался о причине беспокойства Ожогина и объяснил:

— Полковник Марквардт. Ожогин встал, загремев креслом.

Марквардт жестом вновь пригласил его сесть, достал из бокового кармана авторучку и начал что-то чертить на лежавшем перед ним листочке бумаги.

Ожогин сказал, что в последний раз он видел брата Константина в сороковом году.

— Где?

— В Минске.

— Зачем он попал в Минск?

— Приехал повидаться со мной перед отъездом в Ташкент.

— Его назначили в Среднюю Азию?

— Нет, он поехал туда по собственному желанию.

— А разве в центре он не мог устроиться?

— С пятном в биографии — арест отца — это не так просто.

— Профессия брата?

— Инженер-геолог.

— Где он сейчас? Ожогин пожал плечами:

— Скорее всего, там же, в Средней Азии.

— А не на фронте?

— Нет. Он инвалид и от военной службы освобожден.

— Л точное его местожительство?

Ожогин ответил, что, судя по письму, которое он получил перед самой войной, Константин имел намерение обосноваться в Ташкенте. Удалось ему это или нет — неизвестно.

— Он писал из Ташкента?

— Да, из Ташкента.

— Обратный адрес указывал?

— Главный почтамт, до востребования, если это можно считать адресом.

Беседа с самого начала приняла форму допроса. Марквардт быстро ставил вопросы и изредка поднимал голову, бросая на Ожогина короткие взгляды.

Юргенс в разговор не вмешивался. Он казался безучастным ко всему, что происходило, — сейчас не он был здесь старшим.

— Если вы попросите брата оказать помощь вашему хорошему другу, он это сделает? — спросил Марквардт.

— Полагаю, что сделает.

— Даже если он и не знает этого человека?

— Даже

и в этом случае.

Полковник протянул руку через стол. Юргенс подал ему фотографию. Марквардт на несколько секунд задержал на ней свой взгляд, затем положил на стол перед Ожогиным. Это была фотография Никиты Родионовича.

— Пишите, я буду диктовать. — Он подал Ожогину свою авторучку. — «Дорогой Костя! Посылаю свою копию с моим лучшим другом. Помоги ему во всем. Ему я обязан жизнью». — Марквардт навалился грудью на стол, всматриваясь в то, что писал Никита Родионович, потом добавил: — «Как я живу, он расскажет подробно»… Поставьте свою подпись…

Лишь только Ожогин покинул кабинет, служитель пропустил туда рослого, широкоплечего мужчину.

Остановившись посреди кабинета, вошедший вытянул руки по швам и представился:

— Ибрагимов Ульмас — Саткынбай.

Марквардт молча показал на кресло. Вошедший сел. Это был уже немолодой, лет за сорок, но без единой седины в блестящих черных волосах, человек. Уставившись неподвижным взором в пол, он ожидал начала разговора.

— Когда вы покинули родину?

— В двадцать четвертом году. Юргенс пояснил:

— Его отец был ханским советником, а затем басмаческим курбаши и погиб от рук красных.

— Кур-ба-ши… кур-ба-ши… — поглядывая на потолок, произнес подполковник. — Это…

— Командир самостоятельного басмаческого отряда, — подсказал Юргенс.

— Сколько вам было лет, когда вы покинули родину? — спросил Марквардт.

Саткынбай потер рукой лоб, подумал, потом сказал:

— Должно быть, двадцать.

— Сейчас вам тридцать девять? Саткынбай утвердительно кивнул.

— Готовы вернуться на родину?

— Готов. — Саткынбай ответил без особого энтузиазма, и это заметил наблюдавший за ним Марквардт.

— Где жили все это время?

Саткынбай не торопясь рассказал, что с тридцать четвертого года он живет в Германии, до этого три года был в Турции, откуда его вывез немецкий капитан Циглер, а в Турцию попал из Ирана. В Турции остался его старший брат — сотрудник эмигрантской газеты.

Опять заговорил Марквардт. Он предупредил Саткынбая, что ехать придется надолго и осесть прочно. То, что предстоит сделать, требует не одного года. Надо освоиться с новой обстановкой, восстановить старые связи, обзавестись новыми. Подробно с ним будет говорить господин Юргенс, а он хочет обратить внимание на главное. Главная задача Саткынбая — подыскать надежных людей, способных выполнить любое задание.

— Друзья у вас в Узбекистане есть? — спросил Марквардт.

— Есть, — ответил за Саткынбая Юргенс. — В конце ноября были выброшены два человека.

— Хорошо. Дадим еще связь, которую надо использовать. На вашей родине живет русский инженер Ожогин, брат которого служит Германии, как и вы. Надо найти его и передать эту фотокарточку…

— Ожогин и Грязнов вами проверены? — обратился Марквардт к Юргенсу, когда Саткынбай вышел.

Юргенс потер пальцем переносицу.

— Особой проверки, по-моему, не требуется — ведь они явились с собственноручным письмом Брехера. Не верить Брехеру я не имею оснований…