Тайные тропы
Шрифт:
«Увозят дела», — подумал Ожогин.
Каждую машину сопровождала охрана. На одной даже стоял пулемет.
Почти из всех труб здания валил серый дым: гестаповцы сжигали бумаги и документы.
Никита Родионович просидел минут двадцать. Бессонная ночь давала о себе знать: чувствовалось утомление, голова казалась тяжелой, виски болели. Ожогин прислонился к стене дома и закрыл на мгновение глаза. По телу потекла истома, показалось, что он куда-то стремительно падает. Он очнулся, поднял голову и увидел перед собой
— Что вы здесь делаете? — спросил гестаповец, рассматривая Ожогина.
От неожиданности Никита Родионович растерялся.
— Я вас спрашиваю! — почти крикнул немец.
— Мне нужен майор Фохт, — тихо ответил Ожогин. Гестаповец улыбнулся.
— Я майор Фохт, — сказал он твердо и прищурил глаза. — Что вы хотите?
Ожогин опешил. Растерянно, стараясь понять смысл этой шутки, он проговорил:
— Я вас не знаю…
— Не узнаёте, потому что не знаете майора Фохта, вам просто надо проникнуть в здание. Сволочь! Встать! — крикнул гестаповец и дал Ожогину пощечину.
Никита Родионович поднялся, все еще не понимая, что происходит. Удар был не слишком силен, но щека его горела. Бешеная злоба вскипела мгновенно. Ожогин никогда в жизни не испытывал унижения побитого человека. Краска стыда залила лицо, руки сжались в кулаки. Гестаповец смотрел на него нагло, вызывающе. Никите Родионовичу нестерпимо хотелось, не задумываясь над последствиями, дать немцу сдачи, сбить его одним ударом с ног, растоптать. На мгновение злоба помутила сознание, но он, почти со стоном, подавил ее. Рассудок взял верх.
— Вы не имеете права так поступать с человеком, который… — глухо, задыхаясь, сказал он, — который выполняет поручение особого органа… Проводите меня к майору!
Гестаповец бесцеремонно взял Ожогина за плечо и, толкнув, скомандовал:
— Вперед! Я тебе покажу майора Фохта!
Никита Родионович покорно зашагал ко входу. Часовой посторонился и пропустил его в коридор. Гестаповец шел сзади на некотором расстоянии. Коридор тянулся до конца здания, по обе стороны мелькали двери. Часть из них была открыта; оттуда слышались голоса, стук пишущих машинок. Попадавшиеся навстречу гестаповцы, торопясь куда-то, несли папки, кипы бумаг.
— Налево! — грубо крикнул гестаповец и, не дожидаясь, пока Ожогин откроет дверь, сам распахнул ее и втолкнул его в комнату. — Еще один ваш поклонник! — бросил он с усмешкой сидевшему за столом мужчине в штатском.
Тот поднял голову, посмотрел без всякого любопытства на Ожогина и снова углубился в бумаги. Он быстро перекидывал лист за листом, изредка поплевывая на пальцы. Худое, со впалыми щеками, удлиненное лицо, острый подбородок, узкие плечи, бледные костлявые руки, не знавшие физического труда, — вот что заметил Никита Родионович. Гестаповец, приведший Ожогина, указал ему на скамью, заявил тоном приказа:
— Ждите! —
Никита Родионович сел. Прошло несколько минут. Казалось, присутствия Ожогина не замечали. Никита Родионович тихо кашлянул, но и это не подействовало. Гестаповец даже не оторвал глаз от бумаг, которые просматривал.
Лишь через десять-пятнадцать минут он отложил дело и обратился к Ожогину:
— Как вы сюда попали? Зачем?
— Я и мои друзья — работники Юргенса. У нас нет никаких документов, — пояснил Никита Родионович.
— Об этом должен был позаботиться Юргенс, — ответил гестаповец, — и если не позаботился, значит считал излишним или нежелательным наличие у вас документов.
— Но Юргенса нет в живых, а времена изменились, — старался оправдать свою точку зрения Ожогин.
— Что вы этим хотите сказать? — зло спросил гестаповец.
— Без документов мы лишены возможности вообще находиться в городе, нас могут в любую минуту арестовать военные власти.
Гестаповец поднялся с кресла.
— Арестовать… — повторил он медленно и будто что-то обдумывая. Затем снова сел и начал рыться в бумагах.
Неожиданно зазвонил телефон. Гестаповец поднял трубку и приложил ее к уху.
— Я… Да, заканчиваю… — Лицо его побледнело. — Уже сейчас? — спросил он растерянно и, положив трубку, медленно подошел к двери, распахнул ее и громко крикнул в коридор: — Мейер!
Не дожидаясь, пока кто-нибудь отзовется, гестаповец вернулся к столу и стал собирать бумаги. Делал он это неуверенно, как будто не знал, куда что положить.
Вошел штурмшарфюрер, низенького роста, с круглым лицом и высокой талией, и, вытянувшись, доложил о себе.
— Машины готовы? — спросил гестаповец.
— Так точно!
— Если в первой есть место, посади этого. — Он показал на Ожогина. — По группе «Б». Понятно?
Штурмшарфюрер утвердительно кивнул головой и подошел к Ожогину. Не понимая, что происходит, Никита Родионович обратился к гестаповцу:
— Это недоразумение. Я настаиваю, чтобы меня выслушали…
— Веди! — коротко бросил гестаповец.
— Моя просьба в интересах разведки… — продолжал Никита Родионович.
Штурмшарфюрер потянул Ожогина к двери и бесцеремонно вытолкнул в коридор, а оттуда во двор.
Никита Родионович увидел темносерые кирпичные стены и множество маленьких окон с решетками. Двор был асфальтирован, во всех углах стояли автоматчики. В центре возвышалась вышка с пулеметной установкой. Около нее стояло несколько закрытых машин. Дверца одной из них была открыта. Два солдата стояли тут же и о чем-то тихо разговаривали. Штурмшарфюрер отвел Ожогина в сторону и стал рядом с ним.
— Конвой, сюда! — раздалась вдруг громкая команда. Около десятка автоматчиков торопливо выстроилось цепочкой между машиной и тюремным зданием.