Тайные знаки
Шрифт:
Открытки Бамбука
— И что, мы поедем в такую бурю? — спросила Катька, заходя к Репеичу. — Там же никого не будет!
— Во-первых Катериня, приясядь, а во-вторых, у нас контракт, и платят нам за то, что мы есть, а не за что-то другое.
— Логично.
— А теперь марш одеваться!
— Да я уж одета.
— Тогда в автобус. Вс связи с погодными условиями выезжаем на час раньше. И постучи всем. Музыкантам, Эдику. Давай.
Они выехали. Добирались, действительно, дого. Объезжали заваленные
— Гля! — покачал головой Обор. — Только сейчас понял, что такое «как фанера над Парижем»! Круто! Как в кино!
— Сядь, Гена! — крикнул ему Гочподи, впервые назвав Обора по имени.
— Дя сяду я. Сяду! Гля! Че орать-то! Я что ли эту байду закрутил!
— Заткнись, мудила! — ласково посоветовал ему Плесень.
Добрались с горем пополам.
Почти все уже были готовы к выходу. Танцоры уже периминались с ноги на ногу перед зеркалом. Митяй раздраженно перебирал коробочки в своем заветном ящике. Оборотень настраивал гитару. Плесень тупо выстукивал по голени нервный ритм. Катька завязывала шнурки на ботинках. Эдик деловито поправлял космическую прическу, а Гочподи нервно поглядывал на часы — Бамбука все не было.
— А может он погиб! — предположил Оборотень и дернул аккорд «Ля минор». — Обещали ураган до сто семидесяти «кэмэче»! Мне консьерж сказал, что тут деревья валит пачками, если ветер подует. Может, его придавило?
— Заткнись, гочподи! — ругнулся Репеич. — Ты, меня, Гена доведешь сегодня!
— Хорошо! — согласился Оборотень и опять дернул струны.
— Ненавижу «ля минор», — сообщила раздраженно Катька. — Самая слезоточивая тональность. Дерьмо совковое!
— Может тебе квинточку уменьшонную подать? — съязвил Оборотень и бренькнул по струнам.
— Бя-я!
— Уроды вы все! — Митяй сморщил лицо. — Все вас тянет то в сопли, то в говняный надрыв. В «ми мажоре» надо все писать. Или в «фа».
— Вообще-то! — задумчиво бросила Катька. — И «ля мажор» ничего. Ля мажор, ля минор. Разницы-то! Полтона! Но какая пропасть?
— Ты о чем? — лениво спросил Митяй.
— Ну как о чем? В Европе ни одной песни в «ля миноре» не найдешь, оттого у них тут и жизнь — зашибись. И рожи у всех счастливые, ну… жизнерадостные хотя бы. А разница всего-то полтона!
— Стрельцова! Гочподи! — Репеич поморщился. — Нашла, гочподи, время философии разводить! И вообще! Ты не очень много думаешь для бэк-вокалистки?
— А что такого я сказала?
Тут открылась дверь, и явился взмыленный Бамбук Помимо своей обычной сумки он волок еще красивый полиэтиленовый пакет. Бросив пакет на столик, солист торопливо переоделся и кинулся в кресло к Митяю.
Оборотень медленно поднялся и, взвалив гитару на плечо, поплелся к выходу. По пути он шлепнул по плечу Плесеня.
— Пошли!
И Плесень чуть не свалился. Чуть не сел задом на сверток Бамбука. Пакет упал вверх ногами, из
Бамбук встрепенулся и хотел вскочить, но Плесень, отогнув уголок свертка и заглянув туда, уже успокаивал красавчика:
— Да ладно ты! Ни хья не случилось с твоими открытками! Вот все! Кладу обратно!
— Отвалил бы ты от этого пакета! — выругался солист.
— Да все уже! Отвалил!
Катька про себя ухмыльнулась — и у этого картинки. Только покрупнее. Далось им всем это художество! Одни жрут, другой в конверте посылает, третий где-то в галерее прикупил. Она взглянула на Эда, но тот и ухом не повел. Хотя ему-то было, конечно, интереснее всех.
Лабухи с грохотом вывалились. Гочподи же, не рискнув прикоснуться к пакету, спросил:
— А что у тебя там?
— Я купил несколько гравюр для мамы. Она обожает французскую живопись, — жеманно пояснил Бамбук и вскрикнул. — Осторожнее! Митяй!
— Извини! — Митька пожал плечами и свернул производство.
Катька отправилась на выход вслед за лабухами. Выйдя в коридор она услышала, как Плесень, сплевывая прямо на пол, договаривает фразу: — … «глазки». Может он того, попилит их и тоже на Сакрэ продавать будет? Может, отгваздим его как следует, и он нам листочек подкинет?
— Мудак ты, Плесень! — сплюнул в ответ Оборотень. — На х ему их тут продавать? Тут без него продавцов до хья! Это он купил, гля, чтобы в Москве баблов поднять! А может, друганы ему так дали, чтобы пропиарить, гля! Тупой ты, Плесень, как все стукачи. У тебя вместо мозга один мозжечок! Как у всех барабанщиков.
Увидев Катьку Оборотень заткнулся.
— Найди еще себе такого! Урод! — пнул его копытом Плесень и поковылял, бросив бычлок на пол, к телепортахе на сцену.
Оборотень заплевал свой бык обильными слюнями и спустил в пепельницу.
— Яйца у тебя круче стали от того, что ты в пепельницу попасть не можешь, что ли? — спросил гитарист вслед стукачу.
— Иди ты!
Из аппаратной вывалился техник и отругал лабухов за непотушенный бычок. Буквально он сказал следующее:
— Excusez-moi, voulez-vouz prendre votre cigarettes que vous avez fumez? Ce n'est pas bien de jetter des cigaretes enflammee sur la plancher!
— Чо? — выпялился Плесень.
— Он просит вас не бросать окурки на пол, — равнодушно перевел Эд, выходя из гримерки и добавил. — Вернись, Плесень, подними!
— Да пошли вы! — заорал стукач. — Обор! А ты что уставился? — оглянулся Плесень на гитариста. — Наших бьют!
— Иди подними! — повторил Эд.
— Подними, гочподи, подними! А то я тебе ни цента не дам сегодня! — прогнусил вышедший вслед за Эдом Репеич.
— Ой, мама! — заорал озверевший Плесень и кинулся с кулаками на Эда. — Замочу жополицего!