Тайный агент императора. Чернышев против Наполеона
Шрифт:
Николай Петрович склонил голову набок, чуть повел ею в противоположную сторону — силился понять, куда и к чему клонит его величество. Император же продолжал:
— Вероятно, вы удивились, когда в начале разговора я задал вам вопрос о том, не было ли у императора Наполеона двойных планов? И не случайно вас о сем спросил — ходят всяческие домыслы и слухи. Только негоже государю прибегать к содействию сплетников. О том, что происходит и может произойти за моими пределами, я обязан, милостивый государь, доподлинно знать! А кто, повторяю, меня упредит, кто раскроет мне тот или иной умысел?
Надушенным
Высказал как на духу сии соображения государю, правда, до крайности смягчив выражения. К тому же добавил, чтобы как-то польстить и заодно попенять на несоразмерность своих, министра, и его величества возможностей.
— Оно естественно, ваше императорское… Не все стороны жизни нам, статским, сподручно и охватить. Взять хотя бы область военную. Недавние вояжи флигель-адъютанта вашего величества ротмистра Чернышева — недосягаемый для нас пример! По сему поводу, осмелюсь доложить, у меня не так давно с Михаилом Богдановичем как раз зашла речь — объединить бы усердия военных и статских, к примеру, в каждой из наших миссий при иностранных дворах.
— Ах вот как! — подхватил император. — Сразу после Тильзита меня, помнится, посетило такое соображение: ввести в штат посольства в Париже трех лучших моих офицеров. Но то — для придания значительности и как символ дружбы двух великих армий. У вас же с военным министром Барклаем, если я правильно понимаю, иная цель, не так ли?
«Знает! Ой, знает, о чем моя речь, — мелькнуло в голове Румянцева. — Ба, да не затем ли меня и вызвал на разговор о глазах и ушах, что с Барклаем небось все уже и обсудил? А не сам ли военного министра на сию щекотливую стезю и подвигнул? Вот как ловко он вышел на главный предмет нашей беседы — дескать, надобно государю все знать, кто упредит, кто вовремя раскроет глаза на то, что готовит чей-то чужой ум? Так за чем же остановка? Под вами и Богом ходим, только прикажите. Ан нет, не все, оказывается, просто!»
— Загвоздка, боюсь, может случиться, Николай Петрович. Нет, как вы знаете, подобных чиновников в посольствах других государств, чтобы военный — и в партикулярном платье, под дипломата. Не отдает ли сие тайным шпионством? И как вдруг с подобной затеей возьмет да и свяжет мое имя какой-нибудь ловкий пройдоха Меттерних?
«Наконец-то открыл государь, что он задумал! Умен и хитер, совсем в свою бабку! Еще в мальчонке приметил я в тебе, ваше величество, этакую манеру — вроде на что-то подбивать собеседника, а полностью ему не открываться. Вот и теперь хотел в двуличии Бонапарта уличить. Само собою, полководец не одно очко тебе вперед даст — привык хитрить и подлавливать противника. Иначе на войне и побед не видать. Но наш-то государь хотя и не фельдмаршал, а, гляди, и самого Бонапарта задумал в дураках оставить. Ну
— Ну, какая в том тайная, даже опасаюсь повторить за вами, шпионская цель? — подхватил канцлер слова императора. — А Коленкур в Петербурге — не в статской ли одежде генерал? До него — Савари, простите меня, государь, — форменная полицейская ищейка… А ежели в чужих миссиях переодетых офицеров нет, то кто это сказал? Могут и быть. Но там уж — тайно. Мы же хотим первыми в Европе сделать подобную службу как бы открытой — и для придания значительности, как вы изволили сказать, и для обмена военными, что ли, знаниями и достижениями. Но то, конечно, — как вывеска. За вывескою же, понятное дело, — те самые глаза и уши, о которых вы изволили говорить.
— И уже название, верно, для таких чиновников у вас с Михаилом Богдановичем есть? — улыбнулся глазами император.
— Можно военными агентами, можно и военными атташе назвать. Что привьется, — ответствовал министр. — Однако в самый аккурат, ваше величество, мы сие затеваем. Пророк из меня, наверное, никудышный, да я в оракулы и не стремлюсь. Только ведаю: война вскоре может оказаться у нашего порога. Вот тогда и припомним мы добрым словом, чем упредили нас наши офицеры в партикулярном платье. А выведать они окажутся способны не одни альковные козни меттернихов, а сколько полков и дивизий становятся под ружье, откуда и куда держат путь, каких и сколько пушек везут с собою да сколько ядер и пороха в придачу.
— А сколько арсеналов ружейных в той или другой стране? — вставил царь. — А достоинства или недостатки высших генералов, а дух войска? Впрочем, для предприятия надобно составить подробную инструкцию. А где именно полагаете учредить штат этих самых атташе?
— Находили бы целесообразным в Мюнхене — это в Баварии, затем в Дрездене — столице Саксонии, конечно же, в Вене, Берлине. Следовало бы не обойти и Мадрид.
— А как с Парижем? — император остановил испытующий взгляд на лице Румянцева, слегка залоснившемся от капелек пота.
— Сие непростой вопрос, — слегка замявшись, произнес министр. — Открывать службу военных агентов официально, значит, договариваться о том с государями, позволять им при своих посольствах учреждать подобных чиновников. Стоит ли по сему поводу возбуждать подозрительность Наполеона? Да и какой, ваше величество, резон, когда вы имеете для вашей связи с императором французов такого умного и способного агента, как флигель-адъютант Чернышев? Вот он, с вашего позволения, и будет нашим тайным…
— И не уведомлять о том вашего кузена князя Куракина в Париже?
— Совершенно верно, ваше величество, — с готовностью подхватил министр. — Дабы не поселять в нем, как и в Наполеоне, излишнего беспокойства, а то и просто боязни. Зачем в таком деле лишние посвященные?
Александр Павлович вытянул поудобнее ногу. Граф Румянцев поспешно поднялся.
— Простите, ваше величество, я вас, наверное, очень утомил.
— Отнюдь, Николай Петрович, вы в такое интересное и разумное предприятие меня посвятили.