Тайный агент императора. Чернышев против Наполеона
Шрифт:
Поздно ночью, заперев дверь и опустив плотные гардины на окна, Чернышев зажег свечи и взял в руку перо.
«Ваше величество, только час назад я воротился с охоты в Сен-Жерменском лесу, куда был приглашен Наполеоном и где вновь имел с ним тяжелый и неприятный для нас разговор», — легко и стройно вывел он первую фразу и далее подробно описал, как его поначалу встретил в лесу император, как мило увлек на прогулку, о чем начал спрашивать и о чем стал сам говорить.
«Прошло для нас время переговоров, — заключил он переложение разговора. — Никакие снисхождения не поколеблют отныне намерения Наполеона
Голова была легкой, но озноб начинал чувствоваться где-то со спины. Он зажег спиртовку, чтобы приготовить пунш, и вновь обратился к бумаге.
«Первое правило в политике и на войне — делать то, чего не хочет противник, то есть ниспровергать ответными действиями все его планы, — начал следующую мысль Чернышев, которая с некоторых пор казалась ему главной. — Желания и выгоды Наполеона заключаются в скорейшем окончании замышляемой им войны против России. Почему так? Ему, ваше величество, опасно удаляться на долгое время из Франции, и, двинувшись на север, он так же будет озабочен тем, чтобы в этом неимоверном походе против нас постоянно поддерживать свою армию в надлежащем положении. Напротив, нам должно тянуть сколько можно с войною, если мы вынуждены будем в нее вступить.
Только так мы сможем сокрушить военные планы Наполеона, принудив его отказаться от быстрых действий, истомить его в ожидании подкреплений и подвоза продовольствия, приготовляя ему на каждом шагу затруднения. Таково, ваше величество, на мой взгляд, единственное средство восторжествовать над угнетателем мира и спасти Европу. Но для достижения сей высокой цели нужна твердая воля и немедление в составлении резервов. Особенно необходимо кончать дела с турками, которых Наполеон ободряет и возбуждает к войне с нами. И другое — сделать уступки Австрии. В таких пожертвованиях наших Европа увидит действие добровольное, внушенное нам желанием сосредоточить все наши силы для поборения общего врага. От того зависит целость России и свобода Европы, коею ей может доставить только Россия, во главе которой стоите вы, ваше величество».
Пунш приятно обжигал. Чернышев чувствовал, как тепло начинает разливаться по всему телу. Наполеон оказался недалек от истины, когда осведомился, почему я выгляжу не совсем здоровым. В самом деле, что это — простуда, переутомление?
Тут же вспомнилась сцена с поляками. А князь Доминик, оказывается, уже в армии герцогства! Гм, хорош «соотечественник», — пришло на ум словечко, впервые произнесенное, кажется, Меттернихом. Подданный России — и в стане тех, кто мечтает напоить своих коней в Немане или даже в Днепре.
Нет, нам обязательно следует быть на Висле, чтобы упредить Наполеона и тем самым уже в начале движения его к нашим пределам смешать все его карты!
Чернышев обмакнул перо в чернила и, быстро пробежав перед тем написанные слова о необходимости мира с Турцией и обещании части Молдавии и Валахии Австрии, добавил:
«…при сих совокупных условиях мы без сомнения возможем двинуться к Висле, занять там крепкие позиции, устроить мостовые укрепления, посылать легкую конницу к Одеру, уничтожая запасы неприятельские, приготовляя Наполеону тысячу затруднений…»
Казалось, сегодня во время охоты
Он растопил воск и запечатал конверт личной печаткою. Завтра донесение дипломатической почтою уйдет в Россию. Долгий путь. Но пока и не так скоро здесь, во Франции, становятся под ружье новобранцы, чтобы слиться в полки и дивизии великой армии. И пока никто, даже их великий стратег, не ведает, где этим молодым парням доведется сложить свои кости — на Одере или Висле, а может, на Немане и Днепре.
Как герцог Виченцский сделался русским
Едва Коленкур пересек границу России и его экипаж покатил к Варшаве, аппараты инженеров братьев Шапп начали свою световую игру. Из каждого населенного пункта, где герцог Виченцский делал остановку и менял лошадей, воздушный телеграф пересылал краткую, но точную эстафету в Париж о движении французского посла. И как когда-то в ожидании Чернышева Наполеон бросал нетерпеливый взгляд на литерные сообщения и подсчитывал, сколько еще дней отделяют его от свидания, на которое он возлагал самые большие надежды.
Теперь, когда, можно сказать, шел к завершению восемьсот одиннадцатый год. Наполеон не мог обманываться в том, что войны не избежать. И что ни он сам, ни император Александр уже не в состоянии что-либо предпринять, чтобы остановить столкновение. Тем не менее, как казалось ему самому, он многое дал бы сейчас, чтобы они, оба императора, снова сошлись где-нибудь на плоту или в покоях какого-либо дворца, чтобы с глазу на глаз договориться и убрать с их пути завалы, которые нагромоздило время. Однако как нельзя было второй раз спустить плот в те же самые воды Немана, так невозможно было вновь припасть к чистым, ничем не замутненным истокам их былой дружбы.
Впрочем, встречи хотелось скорее всего не потому, чтобы попытаться воскресить дух Тильзита, а в первую очередь для того, чтобы он, могущественный император Франции, смог доказать императору российскому, в чем тот не прав и несправедлив и что вся вина за возможную схватку всецело будет лежать на нем, якобы первым допустившим вероломство.
Более всего Наполеона выводило из себя хладнокровие, похожее на упорство мула, с каким русский царь писал ему короткие и любезные письма, исполненные уверений в любви и дружбе, сам же ничего не предпринимал на деле, чтобы эти любовь и дружбу доказать.
И еще прямо-таки чуть не сводило с ума то, что стоявший между ними в качестве посредника в разговоре умный и хитрый Чернышев, как его ни обласкивал, ни умолял и пристрастно ни допрашивал Наполеон, ни единым словом не выдавал истинных намерений Александра.
«Как можно было вести беседу, когда другая сторона притворяется глухой и никак не приоткрывает своих истинных целей?» — возмущался Наполеон.
Теперь же, по возвращении из Петербурга французского посла Коленкура, поведение России наконец-то должно окончательно проясниться. Три с половиною года рядом с Александром — этого было немало, чтобы досконально изучить все его повадки и манеры, изведать характер ловкого обманщика и низкого хитреца.