Тайный дневник Михаила Булгакова
Шрифт:
– Ну-с, милостивый государь, и от чего же вы собираетесь меня лечить?
Я растерялся.
– Прошу прощения… Почему вы решили, что я буду вас лечить?
– Потому что вы доктор.
Однако… Откуда он знает? Незнакомец улыбнулся.
– Я бы мог изобразить из себя Шерлока Холмса и назвать кучу признаков, но все гораздо проще: Газолин таскает ко мне врачей, полагая, что они смогут меня вылечить.
– Он хороший доктор, – сказал Газолин. – Пусть посмотрит господина.
Эта убежденность, кажется, немного поколебала хозяина квартиры. Признаюсь, убежденность эта и мне показалась странной.
– Вы,
Пришлось признаться, что я венеролог, и это, кажется, немало повеселило моего визави. Мне почему-то показалось обидным его веселье, и я довольно сердито заметил, что в последний год жил в деревне, так что у меня была широчайшая практика, в том числе и по части неврологии. – Кроме того, – проговорил я не без гордости, – все говорят, что я неплохой диагност. – И добавил. – Впрочем, если вы не желаете, я не настаиваю.
И действительно, выходило странно: как будто не меня сюда притащили, а я сам набиваюсь лечить чужую и неизвестную мне болезнь. Как бы там ни было, Нестор Васильевич Загорский – а именно так представился мне новый знакомец – разрешил все-таки его осмотреть.
– По правде сказать, не знаю, что там осматривать, – заметил он. – Формально дело обстоит до невозможности просто. Боевое повреждение периферической нервной системы, как следствие – полная недееспособность. Некоторое время я был практически овощем, но мой добрый Ганцзалин меня не бросил и таскал по самым разным врачам. Меня пытался лечить даже один китайский доктор – мой помощник отыскал его в Самаре. Однако после переворота тут началось такое, что доктор почел за лучшее вернуться обратно в Поднебесную. Вероятно, так бы я и окончил жизнь в тягостном оцепенении, но, как говорится, клин клином вышибают. Небольшой случайный инцидент – и я пришел в себя. Однако способности мои пока сильно ограничены, фактически я полуинвалид. Исследования при помощи осциллографа ясных результатов не дали. Удалось даже сделать рентгеновский снимок позвоночника, но и там никаких видимых нарушений нет.
Я взялся за дело: исследовал сухожильные рефлексы, расспросил о симптомах. Загорский жаловался на частичную парализацию правой руки и правой ноги, боль в конечностях и возникающие в них непроизвольные движения. Не скрою, тут пришлось призадуматься и думать по крайней мере минут пять.
– Что ж, – сказал я, откашлявшись. – Не являясь специалистом в неврологии, не могу судить определенно, но полагаю, что при ранении были задеты клетки Беца.
– Гигантские пирамидальные нейроны? – с любопытством спросил Нестор Васильевич. – То есть нарушения, по-вашему, локализованы в первичной моторной коре?
– Может быть, так, а может быть, дело в самом пирамидном тракте, – пожал я плечами. – Окончательный диагноз требует серьезных исследований. Боюсь, в России сейчас это невозможно, надо бы ехать в Европу.
– Рад бы в рай, да рожей не вышел, – многозначительно заметил Газолин.
Загорский бросил на него суровый взгляд и велел перестать коверкать пословицы, в которых он ничего не понимает. Затем снова обратился ко мне и заметил сокрушенно:
– Если оставить за скобками манеру выражаться, этот разбойник прав – в Европу пока мне путь заказан.
Я хотел было спросить, почему бы это, но вовремя передумал.
Мы еще немного поговорили о вероятных причинах болезни и возможных способах
– Понимаю, что вопрос может выглядеть неуместным, но сколько вы берете за визит? – спросил он наконец.
Я поднял руки, протестуя: ничего не надо, считайте это просто дружеским участием. Загорский усмехнулся.
– Ну что ж, тогда на правах друга позвольте задать вопрос: как вы стали морфинистом?
Признаюсь, я несколько растерялся: неужели это так видно?
– Это видно опытному человеку, – отвечал Нестор Васильевич. – И видно ясно – несмотря на то, что сейчас вы лечитесь.
Конечно, подобная тема при других обстоятельствах мне показалась бы по меньшей мере бестактной, но сейчас я почему-то заговорил о моей болезни с необыкновенной легкостью.
– Всему виной случайность. Отсасывал у ребенка дифтеритные пленки, по недосмотру заразился. Ввел себе противодифтерийную сыворотку. От сыворотки начался страшный зуд, лицо распухло, как подушка. От боли не мог спать, впрыснул себе лекарство. Раз, другой, третий – и привык.
Нестор Васильевич покачал головой, он теперь смотрел на меня грустно и даже обеспокоенно.
– Вам непременно нужно лечиться, – сказал он. – И дело даже не в том, что такая зависимость чревата тяжелыми последствиями. Дело в том, что страну захватывает хаос. Я не сивилла [8] , но предсказываю, что обывателю в России скоро будет трудно найти кусок мяса, а уж про алкалоиды, добываемые из мака снотворного, вообще придется забыть. Ну, или они будут стоить столько, что гонораров врача на них не хватит.
8
Сивиллы – в древнегреческой традиции пророчицы, предрекавшие будущее.
Я описал Загорскому метод, которым лечил меня старый доктор. Нестор Васильевич поморщился: это, по его мнению, было совершенно не то.
– Можно, конечно, попробовать вытеснить сильное средство чем-то послабее. Но, во-первых, это менять шило на мыло, во-вторых, неизвестно, как примет такую замену организм. Нужен радикальный и в то же время щадящий способ.
– Но где же взять такой способ? – развел я руками.
– Такой способ существует, – отвечал Загорский холодно, – и я его знаю.
Я смотрел на него выжидательно, но он молчал, только странная тень гуляла по его гранитному лицу, озаряемому отблесками пламени из печки. – Так что это за способ?
– К сожалению, не могу вам сказать…
Я почувствовал себя обманутым. Что же это такое – знать способ и не говорить его больному? – Дело в том, – продолжал он, заметив мое удивление, – дело в том, что пациент не должен знать сути метода. В противном случае метод не подействует.
Я смотрел на него в изумлении: как же тогда метод применять? Если нельзя его говорить пациенту, значит, он бесполезен. Но загадочный мой хозяин, поразмыслив самую малость, все-таки нашел выход из положения. Он быстро начеркал что-то на листке бумаги, потом сунул его в конверт и тщательно заклеил.