Тайный наследник для миллиардера
Шрифт:
— Полина, смотри, кто тут у нас выше?
Я честно смотрю на детские макушки, стараясь не замечать перекатывающиеся мышцы под рукавами рубашки. Но разве такое возможно не заметить? И я сдаюсь.
— Они одинаковые, Тимур. Как под линейку.
— Мне тоже так кажется, — кивает он.
Мой мальчик смотрит на Арсанова с обожанием, и здесь я как никто понимаю своего сына. Если бы Тимур поднял меня на руки, я бы точно умерла от счастья.
А ведь он меня нес на руках, когда отвозил в роддом. Но тогда мне точно было не до Арсанова,
— Мы одинаковые, — хлопает в ладоши Соня.
— Мы высокие, потому что вы с дядей Тимуром высокие? — допытывается Богдан.
Переглядываемся с Тимуром, и мои щеки снова алеют. Звучит слишком двусмысленно, как будто они наши общие дети. И я на несколько секунд зависаю от ощущения, что это так и есть. Что мы семья. Тимур мой муж, а это наши дети. Двойня.
И не потому что Арсанов миллиардер. Потому что он мужчина, который заставляет мое сердце проваливаться вниз и снова взлетать вверх, пульсируя в висках и в затылке.
Тимур садит Бодьку в кресло, и дети бегут играть, а Арсанов долго рассматривает моего сына.
— Расскажи мне о Богдане, Полина, — оборачивается он ко мне. — Как так вышло, что он оказался в инвалидной коляске? Только, пожалуйста, подробнее.
И я рассказываю. Все, начиная от того, как пошла работать в компанию, и до того, как устроилась в детский сад. Единственное, ничего не говорю о Кадире и его любовных притязаниях — к Бодькиной проблеме это не имеет никакого отношения.
Тимур слушает внимательно, поджимает губы, когда я говорю о своем решении не судиться с детским садом. Но меня он не перебивает, хоть и кривится.
— Так, ясно, — мрачно подытоживает он, когда я замолкаю, — тебе в садике чуть не угробили ребенка, а ты еще у них и работаешь.
— Это человеческий фактор, Тимур, — защищаю я свое место работы, — у нас хороший коллектив. Воспитательница уволена, а в чем виноваты остальные сотрудники?
— Они может и нет, но заведующая точно виновата. Это она взяла на работу такую сотрудницу.
— Я хочу, чтобы мой сын встал на ноги. Остальное для меня не имеет значения, — возражаю в ответ. — Коллектив собрал для нас немаленькую сумму, девочки еще и родителей подключили. А главное, Бодьке здесь очень нравится. У него появились друзья, ему комфортно, сам знаешь, насколько наше общество еще незрелое в отношении людей, которые хоть чем-то отличаются.
— Ты права, я об этом не подумал, — хмуро соглашается Арсанов.
— Богдан не любит, когда его жалеют, а особенно, когда его жалею я. Он тогда чувствует себя инвалидом, — говорю как можно тише, хоть дети нас точно не слышат. Они увлеченно болтают на противоположной стороне террасы.
— Я заметил, — кивает Тимур. — Скажи, тебе уже просчитывали операцию полностью? Вместе с реабилитацией, разумеется.
— Конечно, у меня все есть. Я уже собрала почти половину, а на остальное мне обещали рассрочку. Так что надеюсь, что уже до конца года…
— До какого конца года, Полина? — удивленно
У меня пересыхает в горле, а глаза, наоборот, увлажняются. Меня переполняют чувства, от которых грудь сдавливает, будто оттуда выкачали весь воздух.
— Тимур, — только и получается прошептать, но он подносит к моим губам ладонь и легко касается тыльной стороной.
— Ты что, думала, будет по-другому? Я позволю тебе и дальше работать по выходным, чтобы еще год собирать на операцию?
— Как… — мне все еще трудно говорить, — как мне отблагодарить тебя, Тимур?
— Если ты поможешь мне с Соней, то это я тебя должен буду благодарить, — отвечает он серьезно.
— Но чем я могу помочь? — спрашиваю удивленно.
— Как ты помогла, когда мне пришлось улететь, — взгляд Арсанова обжигает. — Она тянется к тебе и к Бодьке. Переезжайте к нам, Полина, у меня большой дом. Я выделю вам целый этаж.
— Нет, Тимур, я не смогу жить… у тебя, — я чуть не говорю «с тобой», вовремя прикусываю язык. Жить с ним меня никто не приглашает. — Это неправильно. Я буду забирать Соню к нам, буду привозить Богдана к вам, но переехать я не могу. Прости.
— Как скажешь, — Арсанов выглядит разочарованным, — в любом случае это не отменяет моего участия в Бодьке. Но мне жаль, не буду лгать.
— Нам пора, завтра рано вставать, — избегаю смотреть ему в глаза, слишком противоречивые чувства меня сейчас раздирают.
— Пойдем, позовем детей, — предлагает Тимур, я поспешно киваю.
Мы идем к ним, но Соня с Богданом слишком увлечены, поэтому нас не замечают. И мы невольно слышим их разговор.
— Мне нравится твой папа, Соня, — говорит мой сын, — я тоже хотел бы себе такого.
— А мне твоя мама, — отвечает девочка, сидя на тахте и болтая ногами. — Хочешь, я поделюсь с тобой папой?
— Хочу, — говорит сын.
— А ты поделишься со мной мамой?
Богдан думает дольше, но его ответ я уже не слышу, меня берут за талию и оттаскивают в сторону.
— Слышала? — раздается над ухом прерывистое дыхание. — За нас уже все решили.
— Они дети, Тимур, для них это игра… — блею я несвязно, но он разворачивает меня лицом, и мы встречаемся взглядами.
— Нами поменялись, Полина, — в глазах Арсанова пляшут смеющиеся черти, — так что хочешь, не хочешь, придется подчиниться.
И пусть на меня упадет весь этот ресторан, если я не хочу подчиниться. Ему. Прямо сейчас. Но я лишь растерянно моргаю, не имея никаких сил, чтобы возражать.
После ресторана Тимур предлагает прогуляться по набережной.
— Соня, становись, я тебя покатаю! — зовет сын девочку, и она взбирается на подножку за коляской.
— Пап, смотри! — оборачивается Соня к Арсанову. Тот улыбается дочери, но когда дети отъезжают, улыбка мгновенно сходит с его лица.