Тайный советник вождя
Шрифт:
Военные руководители были довольны, а Иосиф Виссарионович нервничал. Он был убежден, что "большая война" начнется не раньше следующего года, а преждевременное увеличение наших войск может лишь обострить политическую и военную ситуацию. Ну и промышленность, и особенно сельское хозяйство, действительно лишались многих, причем самых сильных рабочих рук.
— Из двух зол всегда приходится выбирать наименьшее, — напомнил я.
Сталин промолчал, не желая, вероятно, продолжать трудный разговор. Однако пауза длилась недолго: Власик твердо знал свои обязанности банного развлекателя. Хитрованный человек, он всегда находил, что сказать, даже если совсем
— Это нужно и полезно, — ворчливо, но уже без раздражения произнес Сталин. — Народ хорошо поработал всю неделю, пусть набирается сил… А товарищ Москвин, значит, рыбу ловит? Я не знал, что он рыбак…
Все же банька и в этот раз расслабляюще, успокаивающе подействовала на Иосифа Виссарионовича. Он повеселел, покряхтывал удовлетворенно, когда Власик поддавал пару. Потом спросил, не буду ли я возражать, если мы выпьем вина прямо здесь, в раздевалке, ему нынче хотелось бы сразу лечь спать. Предложение было принято, и Власик быстро «организовал» все, что требовалось.
Иосиф Виссарионович остался отдыхать в «Блинах», а я поехал на московскую квартиру. Солнце еще не взошло, но самая короткая ночь в году она ведь такая светлая! В городе все еще звучала музыка из распахнутых школьных окон. Завершались балы, молодые люди высыпали на улицу, радуясь яркой заре, предвещавшей новую интересную жизнь. Особенно выделялись девушки в светлых платьях. Многие танцевали. Издали казалось — кружатся, порхают белые бабочки. И думал я: скоро уж наступит время, когда среди счастливых выпускниц окажется и моя дочь. И Светлана Сталина. Что их ждет впереди?
С такой мыслью я и заснул. Впрочем, заснул ли? Показалось — только успел задремать, как раздался резкий звонок телефона, стоявшего у изголовья. Этот телефон давно не звонил среди ночи, и я понял: случилось нечто из ряда вон выходящее. И голос я не сразу узнал:
— Николай Алексеевич? Извините, что в столь неурочное время…
— Да уж, — проворчал я.
— Говорит адмирал Кузнецов [Н. Г. Кузнецов был в то время народным комиссаром Военно-морского Флота СССР. (Примеч. Н. Лукашова.)]. Чрезвычайная новость. Немецкая авиация пыталась бомбить Севастополь. Налеты авиации произведены на другие наши базы на Черном море и на Балтике.
— Провокация? — Сон как рукой сняло!
— Считаю, что это широкомасштабная организованная акция. Это война, Николай Алексеевич! Приказ о военных действиях мною отдан. Не могу дозвониться до товарища Сталина. Его не хотят будить.
— С кем вы связывались?
— С товарищем Маленковым.
— А Тимошенко?
— У него еще нет ясности. Он и Жуков говорят с округами по ВЧ.
— Хорошо. Попытаюсь дозвониться.
Положив трубку, я несколько минут сидел на кровати, охватив руками голову. Откуда-то доносились звуки вальса, мешавшие сосредоточиться. Я был в полной растерянности. Разговор с Кузнецовым представлялся каким-то кошмаром… А может, и действительно все это пригрезилось мне? Или Кузнецов сошел с ума? Это бывает: люди не выдерживают напряжения, ответственности…
Н. Г. Кузнецов был в то время народным комиссаром Военно-морского Флота СССР. (Примеч. Н. Лукашова.)
Связываться с Маленковым или Поскребышевым? Звонить дежурному генералу, потребовать, чтобы разбудил Сталина?.. А вдруг ничего нет, и я окажусь в глупейшем положении… Нет, надо ехать в Наркомат ВМФ, к Кузнецову, самому убедиться. Там рядом, через улицу, и Наркомат обороны.
Вызвал дежурную машину и начал поспешно одеваться. Натягивал сапоги, когда в утренней тишине снова резко ударил телефонный звонок.
— Лукашов. Слушаю.
— Как же так? Николай Алексеевич, что же это такое? — Говорил Сталин. Даже не говорил, нет: это были испуганные, удивленные восклицания совершенно потрясенного человека. Острую жалость почувствовал я. Усталый пожилой руководитель только лег, предвкушая сон, и вдруг его будят, сообщают страшную новость. Для меня она тяжелая, а каково же ему, несущему на себе бремя ответственности за все?! Его окружают столь же пораженные новостью люди, ждущие его указаний, привыкшие выполнять его волю, а ему сейчас требовалось прежде всего дружеское участие, нравственная поддержка.
— Дорогой Иосиф Виссарионович, — я старался говорить обычным тоном, даже спокойнее и бодрей, чем всегда. — Случилось то, что не раз уже бывало в истории. Вероятно, совершено разбойничье нападение. Скоро выяснятся масштабы и будет ясно, какие контрмеры надо принять.
— Немецкие генералы так распоясались…
— Нет, Иосиф Виссарионович, дисциплинированные немецкие генералы сами никогда не решатся на конфликты, не пошлют авиацию бомбить наши города. Это политическое решение.
— Но Гитлер не может, не должен… Он не предупредил меня! Он заверял…
— В свое время Наполеон тоже двинул на нас войска, не предупредив о начале войны. А тогда более рыцарскими были нравы.
— Значит, война?
— Вполне возможно. Надо скорее выяснить обстановку. Что сообщает германское посольство?
— Пока ничего. Вече [Вече — Вячеслав Михайлович Молотов. (Примеч. И. Лукашова.)] пытается установить связь с графом Шуленбургом [Германский посол граф фон Шуленбург в то утро был принят В. М. Молотовым и официально сообщил о том, что Германия объявила Советскому Союзу войну. (Примеч. Н. Лукашова.)]. Может, еще обойдется. — В голосе Сталина звучала надежда. Может, удастся уладить конфликт. Хотя, конечно…
— Готовиться надо к худшему, — понял я. — Сейчас выезжаю к адмиралу Кузнецову, он звонил. И в Генштаб.
— Поезжайте, — одобрил Иосиф Виссарионович. — От Кузнецова поступают достоверные сведения. А от этих двух (я сообразил: от Тимошенко и Жукова) ничего не добьешься. Немцы бомбят города — вот и все, что они знают.
Сталин повесил трубку. Я спустился к подъехавшей машине. Шофер спокойно позевывал и был удивлен тем, что я попросил его ехать быстрее. На улицах все еще встречались нарядные школьники-выпускники, в Москве продолжался праздник.