Тайный советник вождя
Шрифт:
В тот же день Сталину был доложен проект приказа Военно-инженерного управления о немедленном развертывании строительства оборонительного рубежа и специальных заграждений внешнего пояса обороны Москвы. Увы, возникла такая необходимость. Я предварительно познакомился и с проектом приказа, и с приложенной к нему картой. Начинаясь от Тарасовки, рубеж проходил по линии Хлебниково, Черкизово, Нахабино, Павловская Слобода, река Истра, Знаменское, Борки, Перхушково, Плещеево, Красная Пахра, Сергеевка, Домодедово. Такие знакомые, дорогие места — даже дрогнуло сердце. Здесь когда-то совершали мы полевую поездку под руководством Алексея Алексеевича Брусилова. Здесь, на Истре, провели мы жаркий летний день с Иосифом Виссарионовичем и его женой, смею сказать — счастливый памятный день с купанием, с шашлыком у костра. В Знаменском вообще каждый бугорок нам известен. А теперь там по глубокому лесистому оврагу
Дело есть дело, надо смотреть вперед, готовиться не только к хорошему, но и к самому худшему. Я понимал это, и все же знакомство с проектом внешнего оборонительного пояса Москвы вызвало очень неприятное ощущение, оставило горький осадок. И у Сталина тоже. Но проект был утвержден, приказ был отдан, строительство началось.
16
Наказанье Господне, свыше ниспосланное Иосифу Виссарионовичу, — его сын Яков Джугашвили. Много разных неприятностей доставил он отцу, но главная, самая потрясающая неприятность была, оказывается, впереди. Напомню: весной 1941 года Яков Иосифович окончил Артиллерийскую академию имени Ф. Э. Дзержинского. Поскольку поступил он туда не по собственному желанию, а по совету отца, то и особого старания к занятиям не проявлял, что и отразилось в оценках. И с ними мог бы, конечно, в любом штабе «окопаться», но Яков, человек искренний, честный, не эксплуатировавший свою фамилию, по мере возможности умалчивавший, что он сын Сталина, и в тот раз поступил, "как все". Получил направление на должность командира батареи 14-го гаубичного артиллерийского полка 14-й танковой дивизии.
Уместно заметить: в ту пору многим выпускникам военных академий сразу же присваивались звания, соответствующие тем штатным должностям, на которые их направляли. Старший лейтенант Яков Джугашвили занял, как видим, капитанскую должность, однако в звании его не повысили. Были, конечно, люди, стремившиеся «позаботиться» о сыне вождя, — это подтверждается документами. Вот вывод из аттестации, данной старшему лейтенанту Я. Джугашвили перед окончанием академии: "За время прохождения войсковой стажировки на должности командира батареи выявил себя подготовленным. Достоин присвоения звания капитан. Командир 151-го учебного отделения полковник Сапегин". Однако другой, более опытный и принципиальный начальник, учитывая вероятно, что Джугашвили прежде в войсках не служил, не убоялся начертать резолюцию:
"С аттестацией согласен, но считаю, что присвоение звания капитан возможно лишь после годичного командования батареей. Генерал-майор артиллерии Шереметов. 30 марта 1941 года".
Это — документ времен пресловутого "культа личности". Такое было возможно тогда. А возможно ли было потом?..
Имея характер совершенно не военного склада, мягкий и застенчивый, Яков Иосифович и освоиться-то не успел на новом месте, как грянули страшные испытания. Дивизия, в которой он служил, должна была сразу выступить на фронт. Во второй половине дня 22 июня он связался по телефону с Кремлем. Сталин был занят, у него в кабинете находилось несколько человек, поэтому Поскребышев, как бывало в таких случаях, переключил Якова на мой телефон я работал в бытовой комнате за кабинетом. Так уж сложилось само собой: со стариками Аллилуевыми занимался всегда Поскребышев, а я вроде бы «курировал» молодежь, общаясь с детьми Сталина, других деятелей. Для меня это было ближе и проще, я лучше мог понять их, ведь моя дочь находилась среди них. И только мне доверял Иосиф Виссарионович самое личное, что не должно было быть известно никому другому, даже Поскребышеву. Дела семейные — это была ахиллесова пята, постоянно ноющий, раздражающий нерв Сталина.
Говорил Яков громко, бодро, но я уловил в его голосе и волнение, и неуверенность. Упомянул он о жене Юлии и дочурке Гале. Я подумал: уж не ищет ли Яков возможности остаться в тылу? Может, подспудно тлеет в нем такое желание? Ведь это очень просто: Поскребышев позвонит куда следует, скажет несколько слов, и немедленно переведут Джугашвили в Москву или в глубинный военный округ… Но это, с моей точки зрения, было бы несправедливо и унизительно для него, это равносильно бегству с поля битвы, после чего порядочный человек навсегда перестанет уважать себя. "Лучше гибель, но со славой, чем бесславных дней позор!" И Сталин, конечно же, придерживался
— Николай Алексеевич, мне хотелось бы услышать отца, — смущенно произнес Яков, — если можно.
— Подожди.
Я приоткрыл дверь в кабинет. Иосиф Виссарионович недовольно посмотрел на меня, но сразу же понял: случилось нечто серьезное. Вошел в комнату и взял трубку.
О чем говорил Яков, не знаю. Во всяком случае, говорил недолго, а к концу беседы Сталин нахмурился: может, и ему пришла в голову та же мысль, что и мне, — о желании Якова остаться в тылу? Последние слова Иосифа Виссарионовича врезались мне в память:
— Понятно… Иди и сражайся! — твердо сказал он. Не давать сыну никаких поблажек, отправить на фронт вместе со всеми — это делает честь Сталину. Хороший или плохой был отец — вопрос спорный, во всяком случае сам он старался не выделять своих детей среди других, не создавать им особых условий. Пусть, дескать, привыкают к реальной жизни. А вот многие партийные и государственные деятели, в отличие от Иосифа Виссарионовича, поступали иначе. И в войну, и особенно после нее. Расчищали дорожку своим чадам. Помните: молодежь ехала навстречу трудностям поднимать целину, строить нужную стране Байкало-Амурскую магистраль, а дети и внуки хрущевско-брежневской рати отправлялись на тепленькие дипломатические должности за рубеж, грели руки в организациях, занимавшихся торговлей с иностранцами. Какая огромная разница!
Итак, простившись по телефону с отцом и со мной, старший лейтенант Яков Джугашвили отбыл на Западный фронт. На некоторое время я просто забыл о нем. Такой вихрь событий, что и о себе-то некогда было подумать. Жив, более-менее здоров, и ладно. Аккуратности, чистоте всегда был я привержен, а за первые недели войны оброс седыми лохмами, бриться стал реже и плохо. Якова вспомнил только раз, когда познакомился с копией открытки, которая была отправлена им из Вязьмы в адрес жены, — заботой Берии эта копия оказалась на столе Сталина.
"Дорогая Юлия! Все обстоит благополучно. Путешествие довольно интересное. Единственное, что меня беспокоит, это твое здоровье. [Юлия Мельцер, танцовщица, отличавшаяся завидным здоровьем, любила, как и многие еврейские женщины, жаловаться на свое состояние, симулировать болезни. Яков Джугашвили, чистая душа, воспринимал это всерьез, сочувствовал, волновался. (Примеч. И. Лукашова.)] Береги Галку и себя, скажи ей, что папе Яше хорошо. При первом удобном случае напишу более подробное письмо".
Иосиф Виссарионович о сыне не спрашивал до конца июля, а потом начал вдруг проявлять тревогу. Вероятно, Берия сообщил ему о сложившемся положении: старший лейтенант Джугашвили исчез, подробности выясняются.
Безусловно, Сталин был бы очень доволен, если бы Яков, живой и здоровый, мужественно сражался с гитлеровцами. Это же замечательно: сын Верховного Главнокомандующего своим примером увлекает за собой бойцов! Конечно, Иосиф Виссарионович переживал бы, узнав о том, что Яков погиб в сражении за социалистическое Отечество. Еще раз скажу: несмотря ни на что, на все неприятности, которые приносил старший сын, Сталин все же оставался отцом и был, например, очень рад, когда Яков бросил гражданскую специальность и поступил в Артиллерийскую академию. Какая-то надежда у Иосифа Виссарионовича засветилась: есть достойный, посерьезневший наследник. Но надо учитывать и другой аспект: Сталин всегда оставался прежде всего руководителем партии и великого государства, а затем уже просто человеком, безусловно подчиняя первому последнее, как это было и у Ивана Грозного, и у Петра Великого, и у многих других людей столь же высокого полета. Смерть Якова на поле брани была бы для Иосифа Виссарионовича огорчительным, но не самым худшим вариантом. В нравственном отношении она давала ему многое. Верховный Главнокомандующий, сын которого геройски погиб в бою, имел полное моральное право посылать в огонь сражений детей других матерей и отцов. Это подкрепляло бы не только его право руководителя, но и освобождало бы от внутренних сомнений. Но, увы, Яков Джугашвили был слишком слабым, заурядным человеком, просто обывателем, не способным позаботиться о престиже отца даже в самые трудные для Сталина и для всей страны дни. Я не считаю Якова сознательным врагом своего отца, мстившим Иосифу Виссарионовичу за собственные жизненные неудачи. Нет, он, несмотря на внешнюю привлекательность, одухотворенность, был бескрыл, бесхарактерен, зауряден для того, чтобы подняться до понимания своего положения в нашем сложном мире. Говорю это не в упрек Якову, к которому всегда относился с душевным расположением, а только ради справедливости. Знаю, что потомки многих товарищей могут обидеться на меня за откровенные высказывания в этой книге, но ведь кто-то должен, не поддаваясь никаким влияниям, личностным и временным, восстанавливать истину.