Тайный советник вождя
Шрифт:
Встала и быстро вышла из комнаты Анна. Показалось, что всхлипнула. Я опустил голову. Выполнить такую неожиданную и такую простую просьбу дочери я был не в состоянии при всех своих обширных возможностях. Любимый наш лес все еще находился в прифронтовой полосе. Дальняя дача Сталина, где мы тоже иногда катались на лыжах, была взорвана. А по телефону меня могли вызвать в любую минуту: неизвестно зачем и неизвестно насколько.
10
Как встретил Новый год Иосиф Виссарионович — сие, выражаясь языком романтической классики, окутано загадочной дымкой. К этой «дымке» мы вынуждены будем вернуться в одной из последующих глав, чтобы понять, кому и для чего понадобилось напускать туман. А пока — известные мне факты. Примерно до полуночи Сталин находился в рабочем кабинете. Поскребышев принимал телефонные звонки, на некоторые отвечал сам, некоторых абонентов переключал на «хозяина».
Сам Иосиф Виссарионович или Поскребышев отвечали по телефону до часа ночи. После этого трубку брал дежурный генерал. Говорил всем: товарищ Сталин отдыхает. Только Шапошникову, поколебавшись, добавил уклончиво: «хозяин» не один и лучше его не тревожить. Отдыхал Иосиф Виссарионович до полудня и в тот раз нарушил не только свой распорядок, но и в какой-то степени и привычный строгий ритм всего управленческого механизма.
По одной из многочисленных градаций люди, как известно, делятся на «сов» и «жаворонков». Понятно, что «жаворонки» начинают сновать с рассветом, они быстры, суетливы, к вечеру выдыхаются и рано ложатся спать. А «совы», наоборот, ночью бодры, поздно ложатся, поздно встают, пробуждаются вяло, постепенно набирая трудовой темп. Был ли Сталин от природы «совой» — утверждать не берусь. На его образ жизни большое влияние оказывали внешние обстоятельства. В разные годы по-разному складывался его режим. Детство провел в полусельской местности, а там встают с петухами. В тюрьме, в ссылке он, конечно, и спать ложился и поднимался вместе со всеми. Ну а если взять полярные дни или полярные ночи, длившиеся месяцами, то они просто ломали представление о распорядке.
Знаю, что во время обороны Царицына Сталин ложился поздно и подчиненных держал в напряжении, они засыпали позже него. Это не каприз. Сводки о событиях за день поступали по телефонам, по телеграфу, с нарочными вечером, иной раз к полуночи. Тогда же подводились итоги, намечались планы на завтра, отдавались распоряжения. Глядишь, уже и светает. Труднее всех было легкому на подъем, кипучему Клименту Ефремовичу Ворошилову. Энергии ему хватало только до вечера. Выдохнется, а дела-то еще впереди. Едва задремлет под опекой своей заботливой, уравновешенной женушки (Екатерина Давыдовна Горбман следовала за мужем по всем фронтам), только начнет похрапывать — звонок Иосифа Виссарионовича: "Товарищ Ворошилов, тебе известно, куда переместился штаб генерала Фихцелаурова? Нет? Узнай и подумай, куда и зачем он переместился". Какой уж тут сон!
Впрочем, в ту пору Сталин еще как-то щадил своих соратников, не очень докучал им после полуночи. Это уж потом стало привычным, естественным: если он сам работает, то почему же другие ответственные товарищи должны отдыхать?!
Более-менее нормальная жизнь наладилась у Иосифа Виссарионовича в двадцатые годы, в то недолгое время, когда он был счастлив с Надеждой Сергеевной, когда она поддерживала добрую, спокойную обстановку в семье. Сталин тогда покидал кабинет до полуночи, бывал в театрах, в концертах. Весел был, бодр, часто шутил, пополнел.
После смерти Аллилуевой тоже складывалось по-всякому. Обычно работал Сталин до двадцати четырех. До часу можно было позвонить ему на квартиру. А резкий слом режима произошел с началом войны. Опять же все объяснимо. Сведения с фронтов стекались в Генштаб, в Ставку до позднего вечера. Их обобщали и анализировали, прежде чем представить Верховному Главнокомандующему (за исключением экстренных случаев, когда Сталин получал информацию сразу). Ему докладывали, он вникал в подробности. Тут же намечались дальнейшие действия. Лишь после этого, часа в четыре, Иосиф Виссарионович уходил отдыхать. Иначе не получалось.
Практика, сложившаяся под влиянием военных событий, в свою очередь в какой-то мере влияла и на режим, на порядок боевых действий. Атаки, как правило, начинались утром, на рассвете. Я не раз высказывался против этого штампа. Это же на руку противнику. Да откажитесь же, генералы, от этого шаблона, начинайте наступление среди дня, под вечер, поломайте стереотип, к которому привыкли немцы. Сами-то они ломают свои стандарты, когда это им выгодно. Однако реальная действительность сильнее теоретических выкладок. Наши полевые командиры ссылались на то, что ночью можно подготовить атаку незаметно для противника. Завязав бой на рассвете, можно потом, среди
Ну, мы речь повели о том, что Иосиф Виссарионович в новогоднюю ночь отступил от режима: не выслушав вечернего доклада Генштаба, удалился в свои скромные апартаменты и, как можно было предположить, не оказался там в одиночестве. Хорошо, если действительно так. Разрядка для человека. Во всяком случае, на следующий день он был добродушен, спокоен. Я понял его состояние по голосу, когда он позвонил мне, часов этак в семнадцать. Поздравили друг друга с наступившим, Сталин справился о моем самочувствии. Он и до войны, случалось, начинал разговор с немолодыми людьми вопросом о здоровье. А в напряженные дни подмосковного сражения и в последующее время спрашивал об этом почти обязательно. Впечатление производилось сильное. Представьте себе генерала на передовой, ведущего тяжелые бои без сна и отдыха. Или директора завода, которому поручено сделать невероятное: развернуть цеха в чистом поле и за месяц наладить выпуск военных самолетов. Нервы на пределе. Где уж тут думать о себе, о своем состоянии! Да у некоторых даже собственная жена не решалась спрашивать о самочувствии. А тут вдруг звонит Верховный Главнокомандующий и начинает не с разноса, а участливо, по-отечески:
— Здравствуйте, товарищ Еременко. Как ваше здоровье?
Дальше Сталин претензии выскажет, и обругать сможет, и с должности снять, но забота оставалась в памяти, вселяла любовь и уважение к вождю, некоторых трогала до слез: вот ведь помнит, думает, беспокоится…
Кое-кто, правда, считал этот интерес к здоровью собеседника просто восточной вежливостью или даже наигранным, расчетливым психологическим ходом. Если и да, то и одно, и другое лишь в небольшой степени. Как и нельзя считать это только сложившейся привычкой. Иосифа Виссарионовича действительно интересовало физическое и душевное состояние людей, находившихся на ответственных постах. Сам испытывавший недомогание довольно часто (и по возрасту, и из-за глубоких переживаний, потрясений), он хорошо понимал, как важен здоровый дух в здоровом теле. И учитывал состояние того или иного исполнителя в своих замыслах, планах. Вот конкретность. В декабре сорок первого Сталину доложили о том, что генерал-полковник Еременко (возьмем его, раз уж вспомнили) завершает лечение в госпитале и хотел бы получить новое назначение. Иосиф Виссарионович засомневался: очень уж быстро поправился генерал, торопится, хотя, конечно, организм у него крепкий. Навел справки. Велел Поскребышеву связаться с Еременко по телефону. Ну, и обычное начало:
— Здравствуйте. Как ваше самочувствие?
Тот, к счастью для себя, ответил честно: рана еще побаливает, но воевать он способен. Обидно сидеть без дела.
— Хотите воевать или можете воевать? — уточнил Сталин.
— Могу!
— Уверены, что здоровье не подведет?
— Полностью уверен.
— Хорошо, товарищ Еременко, мы подумаем.
Верно, Иосиф Виссарионович и подумал, и посоветовался. Учел не только физическое состояние Андрея Ивановича, но и наше с Шапошниковым пожелание не возвращать пока Еременко на должность командующего фронтом. Он морально не восстановился после разгрома Брянского фронта, ему нужно, не горячась, постепенно обрести былую уверенность. Лучше поручить ему пока армию. Хотя бы создаваемую 4-ю ударную, которая по боевым возможностям не уступала тому фронту, которым Еременко неудачно командовал. И назначение состоялось. Так что вопрос о здоровье, повторяю, не был для Сталина пустой формальностью, проявлением восточной вежливости. Вот и тогда, в первый день нового года, Иосиф Виссарионович прежде всего справился о моем самочувствии, потом произнес весело:
— Николай Алексеевич, послезавтра у нас суббота, я сказал Власику, чтобы топили баню в Блинах… Давненько мы с вами не парились, а морозы стоят сибирские… Можете приехать к двадцати трем?
— С удовольствием. А веники-то есть? Запасли в этом году?
— Власик говорит, что есть сеголетошние. Немного, но запасли… И просьба к вам, Николай Алексеевич. Давно не брал в руки шахмат. (По голосу я чувствовал, что он улыбается.) Захватите с собой шахматы… Наши, старые, еще целы?
— С "Сетанкиной фигурой"? — не удержался от улыбки и я. — Берегу как память.