Тайный советник вождя
Шрифт:
— Захватите, пожалуйста, их.
Вот о чем вспомнил Иосиф Виссарионович в новогодний день! О временах давно минувших, сравнительно спокойных, с забытыми неприятностями, теперь уже согревающих, радующих душу. "Что пройдет, то будет мило", — сказал поэт. Я, разумеется, готов был доставить Сталину (да и самому себе) разрядку, удовольствие. К тому же и история, связанная с шахматами, была довольно любопытной. Незначительная, но памятная. Когда любимый ребенок Иосифа Виссарионовича, его радость и надежда, его дочка была еще совсем маленькой, она некоторое время не выговаривала букву «в». Не то чтобы не выговаривала, а будто проглатывала, что вообще-то случается довольно редко. На обычный вопрос взрослых "Как тебя зовут?" отвечала: "Сетана… Сетана". Братик у нее был не Вася, а «Ася», вместо «виноград» — «иноград» и так далее. Любящего папу все удивляло и умиляло в его несравненной крохе, в том числе
До самой войны Светлана была в его представлении ребенком, милой, умной, послушной девочкой, его будущей опорой. В коротких и ласковых письмах своих он по-прежнему называл ее Сетанкой, не желая расставаться с той радостью, которую подарила она ему в детстве. Это была его надежда. Хотя не только я, но и другие уже начали замечать то, чего не мог осознать любящий отец: это, в общем, вполне естественно. Меня поражало, как округлялись, становились белесыми и зло блестели глаза девушки, когда что-то было ей не по нутру, как искажалось при этом неприятной гримасой ее лицо. Все чаще искала она поддержки у "дяди Лаврика" — у потакавшего ей Лаврентия Берии. Метания, издержки молодости? А мне казалось, что нет у нее внутренней опоры, крепкого корня, как, например, у моей дочери. Тут все твердо: "Я русская (хотя в роду у нас были и татары, и украинцы), по сути своей я русская; вот мое огромное, замечательное государство, я неотделима от него; мои интересы — это прежде всего интересы моего Отечества". А у Светланы, вырожденной из неопределенного многонационального месива, такого корня словно и не было. Немцы, цыгане, евреи, грузины, русские — кто же она в конце концов, какому ей Богу молиться, какую землю любить? Вообще-то национальность определяется не только происхождением. Я спрашивал многих людей, кто в их представлении россиянин, русский? И мне часто отвечали: тот, кто душой предан России, кто готов идти на плаху ради ее интересов, могущества и величия. У Светланы же не было ничего этого. Довлела космополитическая сущность, осложненная обостренной страстностью аллилуевских женщин, вплоть до утраты всех других восприятий, кроме чувственности. Слава Богу, что Сталин не дожил до ее позора.
После его смерти Светлана свершит тройное предательство. Она предаст дела и заветы отца, отречется от него, взяв другую фамилию. Она предаст сына и дочь, бросит их на произвол судьбы, бежав с любовником за границу, не сумев справиться с чрезмерной сексуальностью, которая выбивала из колеи, калечила жизнь семей ее бабки Ольги Евгеньевны и матери — Надежды Сергеевны. Самим этим женщинам подобное их состояние приносило удовольствие и удовлетворение, но мужьям, близким родственникам — только беды. А Светлана вообще пошла дальше бабки и матери, она предала самое святое, что есть у человека, предала Родину. Не только изменила, но и в своих печатных трудах охаяла наши нравы, порядки, обычаи. Нас, русских, оскорбляет, унижает она от имени русской женщины, хотя русской крови в ней разве что десятая капля; о русских имеет она смутное представление, потому что росла, училась, работала хоть и в СССР, но зачастую среди людей чуждого нам племени, чуждого духа. При полном непонимании русской натуры С. Аллилуева позволяет себе самоуверенно судить о нас. Какое искажение реальности для иностранных читателей! Какая субъективность, предвзятость, неуравновешенность! Где кончит Светлана Иосифовна свой путь? В сумасшедшем доме? А ведь Иосиф Виссарионович связывал с ней большие надежды, о которых нам еще предстоит рассказать.
Простите, опять я одергиваю себя ушел в сторону. Перегруженная память мешает укладываться в сюжетные рамки, отступления торчат, как колючки у ежа. Но ведь и ежа не было бы без этих колючек. Так вот, в первой половине двадцатых годов, когда семейная жизнь Сталина доставляла ему радость и успокоение, когда маленькая Сетанки проглатывала букву «в», мы с Иосифом Виссарионовичем нередко сражались в шахматы. И был такой случай. Расставили фигуры, а белой туры не хватает. Обшарились — нету. Спросили Надежду Сергеевну, спросили Шуру Бычкову — нет, не видели. Ну, потеря не у нас первых — мышь утащила. Поставили вместо туры спичечный коробок, и Иосиф Виссарионович сделал ход.
Партия была в разгаре, смирились мы с коробком вместо туры, как вдруг возникла возле отцовских колен рыжеватая детская головенка. И прозвучало очень серьезно:
— Па-па, Сетанка нашла!
Девочка протянула отцу почти новую катушку от ниток. Деревянную белую катушку — поясняю это потому, что теперь наматывают нитки на какую-то бесформенную пластмассу. А деревянными-то катушками, не лишенными определенной эстетики, дети играли.
— Спасибо, ты помогла нам, — Иосиф Виссарионович ласково коснулся ладонью виска дочери.
Спичечный коробок мы сняли. И вот
Сейчас пишу и чувствую, что ни по здоровью, ни по отпущенному мне сроку уже не будет возможности вернуться хоть и не к первостепенной, но любопытной теме: Сталин и шахматы. Не надо забывать, что все или почти все российские революционеры, проведшие долгие годы в тюрьмах и ссылках, неплохо освоили старинную игру, которая помогала коротать время, не давая засохнуть мозгам. В камерах вылепливали фигурки из хлебного мякиша, чтобы быстро смять или проглотить при досмотре. В ссылках вырезали фигуры из дерева, даже из камня. В туруханской ссылке Иосиф Виссарионович сражался за шахматной доской особенно часто и столь же часто добивался победы.
Играл он действительно хорошо. Сочетание двух особенностей способствовало ему. Быстрая реакция, умение точно оценить тактическую обстановку сразу после хода противника, даже очень коварного хода. И врожденная способность заглядывать вперед, думать о последствиях, мысленно прокатывать различные варианты, учитывая технические, материальные и моральные возможности соперника — это уже стратегия. Но играл Сталин неровно, в зависимости от настроения, от отношения к человеку у противоположной стороны доски. На мой взгляд, шахматы вообще вождям противопоказаны. Общеизвестно: для серьезного в них слишком много игры, а для игры они слишком серьезны. Одно дело тренировать умственные способности в ссылке, где и заняться-то больше нечем, и совсем другое расходовать мыслительную и нервную энергию, когда и то и другое на пределе, требуется восстановление, накопление, а не бесполезная трата. Проиграл — выиграл, выиграл — проиграл: азартный бег на месте. Даже опасный бег для натур, самолюбивых, обидчивых, мстительных. Когда Иосиф Виссарионович выигрывал, он начинал подозревать соперника в том, что тот поддается ему, и подозревал зачастую не без оснований. Если же проигрывал раз за разом, то злился, раздражался, подсознательно затаивал неприязнь. Это потом сказывалось.
Во мне Иосиф Виссарионович не видел сильного шахматиста. Я и правда часто оказывался сраженным, хотя и старался добиться успеха. А Сталин играл со мной спокойно, без напряжения. Отдыхал, а порой даже обдумывал что-то свое. Побеждая — искренне радовался. Проиграв — слегка досадовал и, как правило, предлагал реванш. Я чаще всего отказывался: это, мол, засасывающая трясина, это алкоголь, способный опустошать, но ничем не обогащающий.
А еще Иосифу Виссарионовичу правилось играть с Ежовым (может, поэтому и приблизил к себе человека, не отличавшегося порядочностью). Ежову он проигрывал чаще, чем мне, общий счет у них был примерно равным, и каждая победа давала Сталину удовлетворение. Он считал, что Ежов всегда ведет борьбу честно, с полной отдачей и на нем, дескать, можно проверить свои способности. К концу карьеры, правда, Ежов стал сознательно проигрывать, но это не пошло ему на пользу. Наоборот, Сталин укрепился в мысли, что перед ним приспособленец. Кстати, одна из их партий, в которой победил Иосиф Виссарионович, была признана шахматными корифеями весьма оригинальной, поучительной и опубликована в соответствующем справочнике… Рьяным борцам с культом личности поясню: не у нас воспевались шахматные успехи Сталина, их заметили и отметили за рубежом.
Если говорить о предвоенном и теперь уже военном периоде, то Иосиф Виссарионович действительно "давненько не брал в руки шахмат", не до этого было, поэтому предложение прихватить на Ближнюю дачу нашу старую коробку с белой катушкой порадовало меня. Тоска ли это у Сталина по прошлому, возвращение ли полного душевного равновесия — я не знал. При всех условиях, независимо от причины, — хорошо и полезно.
Ну а банька наша кунцевская, полусибирская, как всегда, доставила нам удовольствие, тем более после долгого перерыва. И парок был на славу, и веники, предусмотрительно заготовленные Власиком, показались на редкость духмяными. Самый настоящий был отдых, особенно для Иосифа Виссарионовича.
Пусть простят меня за излишние подробности, но ведь речь идет не о рядовом человеке, а о руководителе великой страны, о самом крупном политическом деятеле определенной эпохи, и тут, по моему разумению, все детали важны для вдумчивого читателя. На протяжении многих лет мне доводилось частенько видеть Иосифа Виссарионовича обнаженным. И когда он полнел, обзаводясь брюшком, и когда по той или иной причине терял вес. Не стоило упоминать об этом, если бы не худоба, поразившая меня в тот первый субботний вечер 1942 года. Впалый живот. Обтянутые желтоватой кожей ребра. Словно бы заострившиеся, потерявшие округлость локти, плечи, колени, На сколько он похудел? Килограммов на десять или на целый пуд? И подвижнее стал… А подумал я, глядя на него, вот о чем: война войной, но вот тучный Черчилль ни грамма не сбросил. Другая война или другое восприятие?!