Тайный советник вождя
Шрифт:
Очень даже не глуп и самостоятелен был начальник Главного политического управления Красной Армии Александр Сергеевич Щербаков, но и его, оказывается, мучили сомнения по поводу «Теркина». И вот до чего досомневался. Попросил меня приехать к нему. На столе кипа свежих оттисков нового издания книги про бойца. Отдельно — глава "В наступлении". Предложил мне прочитать несколько страниц… И сейчас я вынужден привести большую цитату из названной главы, иначе трудно будет понять, из-за чего
Глядя в карту, генерал
Те часы свои достал,
Хлопнул крышкой, точно дверкой,
Поднял шапку, вытер пот…
И дождался, слышит Теркин:
— Взвод! За Родину! Вперед!..
И хотя слова он эти
Клич у смерти на краю
Сотни раз читал в газете
И не раз слыхал в бою,
В душу вновь они вступали
С одинаковою той
Властью правды и печали,
Сладкой горечи святой,
С тою силой неизменной,
Что людей в огонь ведет,
Что за все ответ священный
На себя уже берет.
— Взвод! За Родину! Вперед!..
Лейтенант щеголеватый,
Конник, спешенный в боях,
По-мальчишески усатый,
Весельчак, плясун, казак,
Первым встал, стреляя с ходу,
Побежал вперед со взводом,
Обходя село с задов.
……………………………………
Только вдруг вперед подался,
Оступился на бегу,
Четкий след его прервался
На снегу…
И нырнул он в снег, как в воду,
Как мальчонка с лодки в вир.
И пошло в цепи по взводу:
— Ранен. Ранен командир!..
Подбежали. И тогда-то
С тем и будет не забыт,
Он привстал:
— Вперед, ребята!
Я не ранен. Я — убит…
Край села, сады, задворки
В двух шагах, в руках вот-вот.
И увидел, понял Теркин,
Что вести его черед.
— Взвод! За Родину! Вперед!..
Подавляя волнение, вызванное столь правдиво показанным боевым эпизодом, я положил лист на стол. Щербаков, пытливо смотревший на меня сквозь очки, спросил:
— Впечатляет?
— Весьма.
— А ведь может быть еще правдивей, еще лучше.
— Куда больше-то?
— Обратите внимание, товарищ Лукашов, три раза подряд звучит команда: "Вперед!" Одними и теми же словами. Просто вызывающе. Диву даюсь, как автор не заметил. Или не хотел замечать? Ладно, лейтенант командует как учили, по-уставному. Но у рядового бойца мог вырваться другой клич: от души, от сердца. Так и бывает в жизни.
— По-всякому бывает, — ответил я, смекнув, куда клонит Щербаков.
— Вот именно, по-всякому, по-разному, — обрадовался Александр Сергеевич, приняв мои осторожные слова за поддержку. — Не помочь ли нам автору? — протянул он бумагу, которую дотоле держал в руке. Это был такой же оттиск, который прочитал я, только одно слово печатного текста было зачеркнуто,
Край села, сады, задворки
В двух шагах, в руках вот-вот.
И увидел, понял Теркин,
Что вести его черед.
— Взвод! За Сталина! Вперед!
— Автор знает? — спросил я.
— Пока нет. Думаем, как поговорить с ним, на каком уровне
— А надо ли вмешиваться?
— Для пользы дела. Для самого же Твардовского.
— А если он возмутится? Вы его под удар поставите.
— Не будет же он плевать против ветра.
— А может, он пишет отдельную главу или даже произведение о том, как люди идут в бой с именем Сталина и не хочет мельчить, разменивать важную тему?
— Кашу маслом не испортишь.
— Но если масла больше, чем каши, то аппетит пропадает.
— Вот и я о разумной пропорции, — вздохнул Щербаков. Провел ладонью по пухлой белой щеке, будто успокаивая зубную боль. Товарищ Лукашов, мне самому неудобно говорить по этому поводу с товарищем Сталиным. Не тот вопрос. Не могли бы вы выяснить его мнение?
— Не раскрывая карты? — улыбнулся я.
— Почему же, хороший повод пошутить: вот, мол, какая дилемма у начальника Главпура, куда бедняге податься…
— Приемлемый вариант. — Раз уж узелок завязался в столь высоких сферах, надо было скорее ликвидирован, его без неприятностей, без нервотрепки для талантливого поэта. Переживаний ему на фронте хватало.
У Сталина в то время окрепла привычка вечером, после обеда, посидеть в кресле минут десять, а то и полчаса (в зависимости от дел, от настроения). Не спеша выкурить пару трубок, помолчать в кругу соратников, разделивших недавнюю трапезу, или поговорить о чем-нибудь, давая разрядку и себе и им перед возвращением в кабинет, к серьезным заботам.
Этим временем я и воспользовался, с легким юмором поведав о литературных трудностях главного армейского политработника. Молотов, слушая, усмехался. Ворошилов вопросительно поглядывал на Сталина, пытаясь понять, как это воспринимает Иосиф Виссарионович. А тот помалкивал, блаженствуя в клубах табачного дыма. И лишь после того, как я закончил свое повествование, спросил:
— У товарища Твардовского какое звание?
— Майор.
— Николай Алексеевич, вы пошли бы с майором Твардовским в разведку?
— Нет.
— Почему?
— Не могу на равных с молодыми. Мне теперь в штабе сидеть, данные разведчиков анализировать.
— А вот товарищ Сталин пошел бы, — это он о себе. — Не в смысле выносливости, а в смысле надежности. Судя по всему, Твардовский человек искренний, он не заискивает, а значит, и не предаст, не подведет в бою… Ну, кто еще с нами в разведку, товарищи?