Тайный советник вождя
Шрифт:
— Не слишком ли броско, Николай Алексеевич? На кого я похож?
— Всей статью шибаете на царского генерала Фицхелаурова, — пошутил я, но Сталин был в таком состоянии, что юмор до него не дошел.
— Очень похож?
— Внешне один к одному!
— Это казачий генерал, которого мы опрокинули под Царицыном, припомнил Иосиф Виссарионович. — Боевой был генерал, однако мы с ним управились… И усомнился: — Хорошо ли, когда такая схожесть?
— Так ведь внешне. Форма — она нивелирует.
— Теперь можно и за мемуары садиться, — прищурился Сталин, явно обретая себя. — Воспоминания под названием "От солдата до маршала".
— Ни в коем случае. Во-первых, это стандартный путь, и заглавие тоже…
— А во-вторых?
— Иосиф Виссарионович, вы же единственный человек
— Чему вы так радуетесь, Николай Алексеевич?
— Тому, что дожили мы до этого славного дня. Тому, что на "Ивана Сусанина" Верховный Главнокомандующий пойдет в мундире, который очень к лицу — это совершенно серьезно.
— Ни в коем случае! — возразил Сталин.
— Почему? Непривычно?
— Для всех непривычно, — теперь уже шутил он. — Куда зрители смотреть будут? Не на сцену, а на мундир смотреть будут. Интересно, как товарищ Сталин вырядился?! Спектакль сорвем. Нет уж, дорогой Николай Алексеевич! Мундир хорош, спору нет. Для торжественных приемов. Для парада. Для официальных встреч — иностранцам в глаза пыль пустить. Так что пока он без надобности. В шкафу повисит.
И облачился опять в привычный свой китель. Однако маршальские погоны по долгу службы носил.
Ну и последнее, что связано у меня с открытием Большого театра. Неожиданные сложности возникли при распределении билетов. Желающих оказалось во много раз больше, чем мог вместить зал. Соскучились, заждались театралы, их стремление было понятно. Однако проявилось еще и то, чего не замечали раньше. Некое соревнование престижей. Особенно среди жен и взрослых детей руководства высокого ранга. Попасть на открытие, на первую постановку означало для них подчеркнуть свое положение в столичной элите, закрепиться в ней — этим были озабочены прежде всего те, кто вернулся из эвакуации и еще не утвердился в изменившейся Москве. Но, увы, сплошные разочарования!
Определяя дату открытия театра, Сталин, Щербаков и Пронин договорились и о распределении билетов. В первую очередь — ремонтникам и реставраторам театра, воинам из госпиталей или прибывшим с фронта за получением наград, деятелям культуры, лучшим рабочим, служащим, подмосковным колхозникам. Броня ЦК партии, броня Наркомата иностранных дел. Для других вроде бы ничего не оставалось, и все же на премьеру попало немало околокремлевских дам: через мужей, через родственников, другими разными путями. Поскребышев, самолично занимавшийся цековской броней, возроптал: "Одни неприятности с этими билетами! Звонят, просят, обижаются! Врагов наживу…" И, тяжело вздохнув, передал мне конверт с приглашениями на три лица без указания фамилий — как я заказывал.
Конечно, и дорогая мне женщина Анна Ивановна, и дочь-десятиклассница с удовольствием побывали бы на спектакле. И сам тоже. Я, правда, не горячий поклонник "Ивана Сусанина", предпочитаю слушать и смотреть "Лебединое озеро", "Евгения Онегина", "Князя Игоря", но дело-то было не в том, что на сцене, а когда и где. Присутствовать на военном возрождении Большого было бы и славно, и памятно. Однако я подумал, что есть много людей, для которых это важнее и нужнее, чем для моей семьи. К тому же не нравился мне ажиотаж нового «света» И «полусвета», кои все явственнее вырисовывались в Москве. Это было еще не очень заметно, но я-то видел. Целой свитой обросла, например, "рыбная дама" Полина Семеновна Карп-Жемчужина-Молотова, ведавшая некоторое время рыбной промышленностью. Рауты для избранных устраивала под прикрытием отца своего Самуила Борисовича Карпа, руководящего работника Госплана. Голда Меир, кстати, первый посол Израиля в СССР, а затем премьер-министр того же Израиля, была самым желанным гостем в салоне Полипы Семеновны, супруги "второго лица" в государстве. Не знаю, сколько дипломатов, скажем, удостоилось чести побывать на открытии театра, но всех своих приближенных Жемчужина-Молотова приглашениями обеспечила. Просочились, вездесущие. Противно, когда к хорошему святому делу на завершающем этапе примазывается дрянь по принципу: вы трудитесь, а
Дочь и Анна Ивановна поняли меня, особенно после того, как поделился с ними задумкой, которую вынашивал уже давно. Рассказывая в этой книге о первых месяцах войны, я довольно много внимания уделил славным защитникам московского неба, воинам 193-го зенитного артиллерийского полка (с ноября 1942 года 72-й гвардейский зенитный артиллерийский полк) и его бравому командиру майору Кикнадзе Михаилу Геронтьевичу — мы с ним сошлись на короткой ноге. К этим зенитчикам возил я Александра Сергеевича Щербакова, затем своего давнего знакомца графа и генерал-лейтенанта Игнатьева Алексея Алексеевича, занимавшегося программами военных училищ и разработкой новых уставов. И того, и другого особенно интересовала работа новейшей техники радиолокационной станции. Игнатьев даже «засек» самолет, чем остался очень доволен. А командир батареи и командир полка оказались достаточно тактичными, чтобы не разочаровывать пожилого генерала, «освоившего» сложную аппаратуру. Самолет-то был наш, зенитчиков предупредили заранее.
Предполагаю, что различное начальство охотно навещало этот полк не только потому, что дела в нем шли хорошо, не только потому, что дислоцировался он близко от города и добраться не составляло трудностей, но еще, как ни странно, отдохнуть там можно было, расслабиться, пользуясь гостеприимством майора Кикнадзе. Он был не только отличным артиллеристом, заботливым командиром-воспитателем, но и радушным человеком, хорошим хозяином, смекалистым и предприимчивым. В полку имелась различная техника: автомашины и трактора. Майор попросил местное руководство выделить 120 гектаров пустовавшей земли. Днем свободные от дежурств зенитчики, особенно из крестьян, охотно работали в поле, на огородах, построили несколько ферм. К осени сорок второго года полк перешел на собственное довольствие, собрав богатый урожай картофеля, моркови, капусты, имея в достатке говядину и свинину, молоко и яйца, запас фуража на предстоящую зиму. Что греха таить, многие представители, в том числе и я, грешный, ездили к Кикнадзе гораздо охотнее, чем в другие части, чтобы посидеть за хорошим столом, разнообразя казенный паек, пропустить стопку-другую, закусывая солеными огурчиками, маринованными грибами, домашним салом.
Такой вот был полк: и себя, и других кормил. Но меня опять в сторону занесло. Главной-то являлась боевая слава полка, доставшаяся ему тяжелой ценой. Опасна была служба зенитчиков и трудна, особенно для девушек, для женщин, которых все больше становилось на батареях. Изматывали частые тревоги, дежурства у орудий и в дождь, и в жару, и в лютый мороз. Да что там говорить, 125 боев провел полк, обороняя столицу! Не прорвавшись сквозь завесу зенитного огня, вражеские самолеты сбрасывали свой груз на позиции артиллеристов. Более 800 фугасных авиабомб от 50 килограммов до тонны и 9000 бомб зажигательных, предназначавшихся для Москвы, «принял» на свои позиции полк. А осколки собственных снарядов, железным дождем сыпавшиеся на головы зенитчиков?! Мужчинам трудно, а каково же девушкам-девчонкам, чуть старше моей дочери, которые по ночам оказывались в грохочущем аду?! Особенно молоденьким актрисам, которые после московского уюта очутились возле изрыгавших пламя и смерть орудий!
Я уже писал о том, что еще до войны над 193-м зенитным артиллерийским полком шефствовала оперно-драматическая студия Станиславского. Связь была тесная. Естественно, что в сорок первом году актеры и работники студии, как подлежавшие призыву, так и добровольцы, попросили направить их в «свой» полк. Напомню несколько фамилий. Артисты Лифанов, Леонидов, Глебов, Беспалов, Кругляк, Головко после короткой подготовки стали командирами зенитных орудий, огневых взводов. Актрисы Давиденко и Веселова санитарными инструкторами на батареях. Режиссер — старший лейтенант Муромцев, — командуя взводом управления, "по совместительству" создал и возглавил самодеятельный полковой ансамбль песни и пляски. В перерывах между боями актеры отправлялись по точкам, разбросанным на значительном расстоянии. Сколько радости, когда ансамбль прибудет на батарею, где неделями, месяцами одни и те же лица, однообразные боевые будни!