Тайный советник вождя
Шрифт:
Очень даже не лишенными интереса показались мне рассуждения моложавого генерал-майора, этакого с виду грубого мужлана, но, как ни странно, с хорошими, проницательными, даже добрыми глазами. Он был уверен, что союзники передерутся в самое ближайшее время, сделав тем самым хорошую услугу Берлину. И перессорятся даже не потому, что этого захотят Черчилль или Рузвельт — первый захочет скорее. Нет: в Англии, как и в Соединенных Штатах, много влиятельных сил, для которых коммунизм столь же неприемлем, как и немецкий национал-социализм. Эти силы имеют возможность развалить антифашистское содружество. Устроят крупные провокации, как политические, так и военные. Насчет политических генерал-майор гадать не взялся, зато о военных высказался довольно конкретно. Конфликты возникнут там, где русские дальше продвинулись на запад и при этом сблизились с войсками союзников. Капиталисты жестоки с конкурентами. И, — добавил генерал, — большая
Об этом разговоре я доложил Сталину — в присутствии Молотова. Иосиф Виссарионович слушал внимательно. Главный наш специалист по международным делам Вячеслав Михайлович — усмехаясь. Он же и заговорил первым, едва я умолк.
— Не оракул этот генерал. В лучшем случае смышленый констататор. Попытки вбить клин между нами и союзниками были, есть и будут. Закономерность. А самая серьезная попытка — это августовские события в Польше. Немец говорит о провокациях военных или политических, а наши противники пошли дальше и развернулись шире, совершив в Варшаве акцию комплексную. Сразу и то, и другое. Попытались навязать нам военно-политическое сражение.
Сталин помалкивал, раздумывая. А я воспользуюсь этой паузой, чтобы дать читателю представление о трагических событиях того периода в многострадальной Польше, оказавшейся своего рода шахматной доской для кровавых игрищ. Хорошо подготовленная и великолепно проведенная нами Белорусская наступательная операция, о которой я писал выше, завершилась самым крупным поражением немецких войск за время Второй мировой войны. Я имею в виду не целую систему операций, а поражение именно в одной отдельно взятой битве. За короткий срок наши войска разгромили самую мощную вражескую группировку — группу армий «Центр», захватили огромное количество пленных и техники (как немцы захватывали в 41 году) и продвинулись из центральной России, почти от Смоленска, аж до Вислы. Рывок на 600 километров совершил фронт Рокоссовского и его соседи. И не только добились выдающихся успехов, но, как настоящие мастера своего дела, позаботились о будущем, захватив южнее Варшавы несколько плацдармов на западном берегу Вислы. Наиболее крупным и важным среди них оказался плацдарм Магнушевский, взятый 8-й гвардейской армией Василия Ивановича Чуйкова. Так именовалась теперь знаменитая 62-я армия, зело отличившаяся в Сталинграде, удержавшая последние метры на правом берегу Волги. Теперь немцы, узрев большую угрозу для себя, всеми силами старались столкнуть прославленную армию в Вислу. А генерал Чуйков опять был с гвардейцами на "огненном пятачке" впереди фронта, отрезанный от своих широкой рекой.
Освободив в ходе Белорусской операции значительную часть Польши, запутанную обстановку увидели мы там. Конгломерат раздираемых противоречиями сил. Речь не о мирных жителях, большинство которых с радостью встречало наши войска, речь о многочисленных боевых отрядах, боровшихся с немецкими оккупантами под разными знаменами, за разные идеалы и, нередко, на чужие деньги. До нашего прихода участников польского Сопротивления, людей разных политических убеждений, объединяла общая цель: все против гитлеризма. Но вот определенная территория очищена от фашистов, и сразу последовало размежевание. Бойцы партизанских отрядов, которые зачастую возглавляли советские офицеры (бежавшие из плена или специально засланные во вражеский тыл), охотно вливались в наши войска или в 1-ю армию Войска Польского. Пополняли польскую армию так называемые "батальоны хлопские", отряды Гвардии Людовой и Армии Людовой.
Иначе вели себя формирования так называемой Армии Крайовой — АК, отличавшиеся своей организованностью и хорошим вооружением: их финансировало и снабжало эмигрантское правительство в Лондоне, черпая средства из английских источников. Интересы этих двух «хозяев» Армия Крайова представляла и защищала. Значительная часть ее командного состава была заброшена в Польшу по воздуху: офицеры продолжали носить свою старую форму, сохраняя худшие традиции пилсудского воинства, в том числе барскую спесь и высокомерие. Среди этих офицеров оказалось много тех, кто в трудный момент предательски покинул нашу страну в составе армии генерала Андерса. Конечно, новая встреча с нашим военным руководством не доставила им ни политического, ни морального удовлетворения. Как, впрочем, и нам. Свой статус на освобожденной территории командование АК определило так: "Оружие против Красной Армии применять не станем, но и никаких контактов иметь не будем". Очень шаткое состояние на грани нейтралитета и враждебности, не исключающее тайной борьбы и даже боевых столкновений.
Положение Армии Крайовой, подчинявшейся эмигрантскому правительству в Лондоне, особенно осложнилось после того, как
1 августа 1944 года в оккупированной Варшаве вспыхнуло восстание, спровоцированное офицерами АК по приказу господ из Лондона. Сделать это не составляло особого труда: подожгли фитиль, и взорвался давно копившийся народный гнев. В едином порыве взялись за оружие и стар и млад, выполняя приказы руководителя повстанцев генерала Бур-Коморовского. Поднялись патриоты, ничего не зная о том, заложниками какой военно-политической авантюры стали они. Восторженность и энтузиазм помогли в первые дни восстания добиться успеха, освободить от гитлеровцев часть Варшавы. Чем не радость! Да и наступающие русские недалеко, где-то за Вислой, на подступах к Праге — к восточной, заречной, окраине города (не путать с Прагой чешской). Подоспеют, помогут братья-славяне!
Заблуждались, ох как заблуждались польские граждане, искренние патриоты, взявшиеся за оружие в немецком тылу, обрекая себя на риск без компромисса: или-или. Не предполагали, не сознавали они, что, с военной точки зрения, момент для восстания выбран был не просто худший, а наиболее худший, это как раз и устраивало эмигрантское правительство в Лондоне и его покровителей. Этакое военное безвременье. Немцы бросили резервы на передовую, чтобы остановить русских. Наши войска действительно находились на подступах к Варшаве, но они уже были на пределе, они ослабли, понесли потери, коммуникации растянулись: требовался отдых, пополнение, накопление боевых средств. Именно эту ситуацию и попытался использовать Черчилль, чтобы вернуть в Варшаву надежных польских политиков, которых прикармливал все военные годы. Ради этого можно было пойти на любую авантюру, на любой риск. При провале — гибель нескольких десятков тысяч поляков. Не англичан же. А вдруг — удача! В Варшаве — «законное» правительство, отсидевшееся в Лондоне и до мозга костей преданное Великобритании. Только за ниточки дергай, управляя марионетками. Центр Европы — в руках Черчилля. То-то будет чертыхаться "дядюшка Джо"! Как это у него по-грузински, цис рисхва?!
Радовался, значит, наш дорогой союзничек. Но не рано ли? Сталин, безупречно соблюдавший все договоренности с коллегами по антигитлеровской коалиции, при любых обстоятельствах сохранявший высокое достоинство и дипломатическую вежливость, внутренне готов был к любым эскападам, особенно со стороны английского премьера. О восстании в Варшаве мы узнали через сутки после начала, и не от поляков, не от союзников, имевших все возможности известить нас, а от своей разведки.
Заместитель начальника Генштаба Алексей Иннокентьевич Антонов во второй половине дня прибыл с неурочным докладом к Верховному Главнокомандующему, находившемуся на Ближней даче и занимавшемуся заботами совсем не военными. В кои времена выкроил часок побывать в своем любимом саду, посмотреть, как и что, потолковать с садовником, отвести душу в спорах с ним: эти споры, по моим наблюдениям, доставляли обоюдное удовольствие, а Иосифу Виссарионовичу приносили еще и разрядку. Очень своеобразным человеком был этот кунцевский садовник. Тихий и незаметный в быту, он, как и многие хорошие, но узкие специалисты, влюбленные в свое дело, живущие своей работой, совершенно менялся, когда кто-то вторгался в его епархию, лез в его монастырь со своим уставом. Никто не мог так спорить со Сталиным, как он: неуступчиво, громко, до хрипоты (касательно сада, конечно). Недвусмысленно подчеркивая при этом: я в твои дела не лезу, но и ты тоже не суйся. Повтори, что нужно, а как выполнить — это моя задача. Сталин зачастую оказывался побежденным в бурных садово-огородных дебатах, но это не огорчало его, а даже приносило некое удовлетворение: ведь с признанным специалистом, с большим знатоком он дискутировал без всяких подсказок и почти на равных.
В тот раз у них опять завязался шибко научный спор: каким способом и когда формировать кроны плодовых деревьев в условиях средней России? Садовник, помнится, говорил о том, что крона особенно разрастается с южной стороны, но нельзя каждый год резать только здесь, лучше затенять это направление, чтобы крона увеличивалась равномерно со всех сторон… Что-то в этом роде; за точность не ручаюсь, я не вникал в столь ответственный диспут, любуясь цветами и наслаждаясь их запахом. Вспоминал названия: это табак, это, пожалуй, фиалки, это, наверно, гортензии. Тут и появился генерал Антонов — подтянутый, собранный, быстро шагал по аллее. Сопровождавший его Власик едва поспевал следом, тяжело переваливаясь, как добротно откормленный гусь.