ТАЙНЫЙ СОВЕТНИК

Кравченко Сергей А.

Хуже получалось весной. Обратный переход из твердого состояния в жидкое давался переправе труднее. Лед лопался крупными кусками, полями шел по реке, вставал на дыбы, рвал канаты, крушил прошлогодние лодки и уносил всю эту хилую древесину прочь от кремлевского берега. И пока лодочное сообщение отдыхало, заречные москвичи безвылазно сидели на своем берегу. В это время их можно было брать руками — за крепостными стенами не спрячутся. Но и татары по весенней грязи не рисковали беспокоить столицу.

Единственное, что весной оставалось от мостового

инвентаря — это предмостные сооружения. Там на столбах висели вороты паромов и канаты лодочных связок, стояли караулки стражи, громоздились бревенчатые быки и подъезды к живым мостам. Зимой, когда стражи не было, эти постройки густо заселялись лицами без определенного места жительства. Воры, пьяницы, беглые крестьяне и монахи, беспризорники, шлюхи, погорельцы, больные, инвалиды появлялись и исчезали, ночевали месяц или ночь, жгли костры, умирали от болезней, ран и холода, находили последний приют на льду реки или в проруби. Летом большая часть этих людей расходилась в более сытные, доходные или спокойные места. Оставались только старожилы из инвалидов — держатели «подмостков». Они как-то договаривались с мостовой стражей, приторговывали краденым.

И если нужно было что-то узнать о странных людях и таинственных событиях на московских берегах, — дорога тебе была под мост.

Как раз о странных, чужих людях донесли ребята Ивана Глухова, побывавшие под Пятницким – или как его еще называли — Воровским мостом. Несколько молодых, непокалеченных парней явились там в конце июня, держались кучкой, вели себя настороженно, скрытно. Это очень не нравилось обитателям, но делать было нечего — против силы и молодости не попрешь. Стали за группой следить. Обнаружилось, что один добрый молодец ходит в слободу к красной девице, кода на час, когда на ночь. Видно, у нее спалось мягче, чем под мостом.

Глухову не было дела до обычных воров, его занимало только сретенское покушение. И он решил на всякий случай проверить гуляку.

Однако, Глухов был привязан к подопытному Шубину указом царя. Должен был «находиться при нем неотлучно до казни». Но никто не запрещал Глухову водить ловчего за собой, — просто никому из такая вольность в голову не приходила. Однажды в субботу вечером Иван поднял «карантинную команду» — полумертвого Шубина, разомлевшего от безделия Егора, Волчка с Никитой, и они впятером потащились в известное место, где общественная красавица снимала напряжение за мелкую монету.

Шубину баб уже не хотелось, так ему и не предложили. Егор прислонил его под деревом, принуждал стоять вертикально, велел из тени не высовываться и ждать. И когда на огонек залетел знакомый паренек, Шубину подняли веки.

— Он, — сказал ловчий.

— Кто? — спросил Глухов.

— Сретенский.

— Главный?

— Младший.

Больше вопросов не было. Шубин отправился вдыхать фимиам, Глуховские хлопцы остались поджидать ночного ходока. Брать его было рано. Следовало доложить начальству.

Начальство — Василий Ермилыч Филимонов — крепко задумалось.

—

Ну, возьмем мы их; выпытаем по костям и мясу, что Тучков их нанял царя укокошить. Ну и что? Это и так понятно. А зачем? – почему? — за чьи деньги? — они все равно не знают. Царь расстроится, начнет казнить подручную мелочь. Глядишь, и нам достанется...

Федя Смирной, слушая этот стон, думал аналогично, поэтому предложил свежее решение.

— Давай, Ермилыч, сдадим государевых воров на корню.

— Это как?

— Прямо с мостом!

— То есть? — не понимал Филимонов.

— Доложим государю, что шайка найдена, окружена, — считай, поймана. Но сидит под мостом, выходить отказывается. Что, государь, прикажешь с нею делать? Вот он что-нибудь и прикажет.

— Зачем это нужно?

— Чтобы занять его разум воспаленный. Придумает он ворам военную казнь, разгромит гнездо из пушек. И ни свидетелей тебе, ни возни, ни Егорке расстройства.

— Ох, и хорь же ты, Федька! — похвалил Смирного стряпчий.

Дело определилось. Можно было докладывать наверх.

В понедельник 26 августа у Грозного впервые за два месяца было хорошее настроение. С утра прискакал гонец из Ливонии и громко доложил, что войско продвинулось по вражеской территории на целых сорок верст, потерь почти не имеет, кроме двух погибших при ночной переправе. «Что за переправы ночью? – подумал Иван, — небось, купались с перепою». Гонец подошел ближе и доложил тише, что утопленники – ближние люди третьего воеводы Адашева.

— Что с ними случилось?

– Они утонули, — гонец с улыбкой развел руками.

Уже 12 дней, как истек Успенский пост, и сегодня обед прошел по «большому чину». В животе была приятная тяжесть, погода тоже установилась замечательная. После летней жары прошли ливни, гроза случилась умеренная, стало прохладно.

Иван смотрел в высокое небо над Москвой и думал, что не все еще потеряно. Души умерших уходят своей дорогой, а нам нужно пока оставаться здесь. Нам здесь хорошо.

Одинокий голубь растворился в золоте солнца, Иван опустил взор. Ослепленные глаза не замечали окружающего мира. «Сколь велико наше солнце! – удивился Иван, — все может осветить и все скрыть, все согреть и все сжечь! Кстати! – не сжечь ли Воровской мост?». Утренний доклад Филимонова о шайке ряженых стрельцов, оцепленной в предмостных срубах, тоже относился к категории добрых вестей.

На этой приятной мысли вошел Федька Смирной. Грозный коротко приказал ему идти в библиотеку, отыскать случай из греческой или римской жизни, чтобы разыграть сожжение воров вместе с мостом. Грозный улыбался, и Федор понял, что жанр постановки определен – трагическая комедия или сатирическая трагедия.

В библиотеке ничего подходящего не находилось. Библейские сцены у всех навязли в зубах, античная драматургия среди рукописей была представлена слабо. Искать можно было несколько суток, да так ничего и не найти. Проще самому написать, на школьном, так сказать, материале.