Тайный Союз мстителей
Шрифт:
— А тепло здесь, — проговорил он наконец, чтобы хоть что-нибудь сказать.
Должно быть, Родика восприняла это как поощрение и снова подбросила несколько поленьев в печь. Теперь, когда она стояла к нему спиной, Друге было легче говорить.
— Я понимаю, что ты хочешь сказать, — признался он. — А остальные, почему они участвуют?
Обернувшись, Родика внимательно посмотрела на него.
— Ты у нас ведь тоже вроде беженец, да? — спросила она вдруг.
— Да, — ответил он, — но вы-то не все беженцы.
— Нет, не все. Но когда ты бедный — это уже
— А почему вы считаетесь бедняками, Родика? У вас же свое хозяйство? — спросил Друга и тут же пожалел об этом.
Она как-то горько рассмеялась. И в этом смехе прозвучал упрек, обращенный не к кому-нибудь определенному, а ко всем.
— А ты спроси у кого угодно, возьмет ли он наше хозяйство? Задаром, конечно. На тебя как на идиота посмотрят. Такое хозяйство никому не нужно. Песок один, и рядом лес — ничего там не растет. Поэтому у нас и мать такая стала. Уж она-то работала-работала, жилы из себя тянула, а расти все равно ничего не росло. Вот она взяла да и бросила. Теперь все в запустение пришло. Отец ругается с ней, а ей хоть бы что. Ей, видишь ли, веселее, когда у нас ничего нет. И что ее люди ведьмой ругают, ей тоже по душе. Даже еще нарочно из себя ведьму разыгрывает. Может, это она им мстит? Отцу одному с хозяйством не управиться, даже если мы с Альбертом ему помогаем. Слабый он у нас очень, а мы в школу должны ходить каждый день. После-то я ведь в город уеду, когда школу кончу. И Альберт уедет.
Друге казалось, что они с Родикой старые друзья. И потому последние слова причинили ему боль. Неужели им придется так скоро расстаться?
— Я бы никуда не уехал, — сказал он не без задней мысли.
— Нет, мы уедем в город! — упорствовала она.
— А вам разве в деревне не нравится? — спросил он грустно.
— Конечно, нравится. Особенно Альберту. Но какие же это крестьяне, у которых нет хорошей земли! И чего стараться, когда все равно нет никакого прока. Лучше сразу в город уйти.
— А вдруг вам хорошую землю дадут, когда вы с Альбертом школу кончите? — спросил Друга с надеждой, вспомнив о том, что он слышал от Шульце.
Тот ведь хотел объединить все земли, как в России, чтобы вся хорошая и вся плохая земля принадлежала всем крестьянам. Пусть этот Шульце старается, чтобы поскорей так было! Может, тогда Альберт и Родика не уедут из Бецова?
Словно угадав его мысли, Родика спросила:
— Ты это про Шульце подумал?
Друга кивнул.
— А ты считаешь это правильно, то, что он хочет?
— Не знаю я… Может быть…
Родика нахмурилась.
— Послушай, Друга, ты же только что говорил: «Вдруг вам хорошую землю дадут». Значит, хотел, чтобы так было, как говорит Шульце. А теперь не знаешь, правильно или неправильно.
— Видишь ли… Дело в том… Мне просто не хотелось, чтобы вы уезжали отсюда. — Друга страшно смутился: а что если Родика опять рассмеется?
Но она только долго и пристально посмотрела на него. Потом подошла совсем близко и сказала:
— А ты парень ничего! — Она улыбнулась, а он покраснел до ушей и не знал, куда глаза девать. —
Теперь уже рассмеялся Друга, а за ним и Родика. Уж очень у нее смешно насчет еды получилось. Мать ему это тоже всегда говорит. Наверное, все женщины одинаковы — вечно тебя опекают. И молодые и старые.
— А ты что, за кухарку у них? — спросил Друга немного погодя.
— Обалдел, что ли? — Родика не на шутку обиделась.
— Ну, ребята… Понимаешь… Они ж тебя не взяли с собой, — пробормотал он.
Это потому, что моя очередь топить, а не потому, что я у них «за кухарку». Тоже придумал!
— Тогда прости, пожалуйста! — попросил он довольно неловко.
— Так и быть, прощаю, — серьезно ответила Родика. Она подошла к двери, отодвинула засов и выглянула в темноту. — Пора бы им уже вернуться, — заметила она озабоченно и закрыла дверь. — Только бы этот Вольфганг опять чего-нибудь не напутал.
Друга взглянул на нее вопросительно.
— Понимаешь, несамостоятельный он какой-то. Хоть и надежный, а несамостоятельный. Ему всегда надо объяснять все в точности, а то потом горя не оберешься, если что-нибудь забудешь.
— А какой это Вольфганг? С шишками на лбу?
— Он самый. Да его и по запаху узнаешь. У него все барахло пахнет какой-то кислятиной, плесенью! — Она сморщила нос.
— А вид у него неглупый, — сказал Друга.
— Он и неглупый совсем, что ты, наоборот. Он только очень переживает, что такой маленький, и все боится, как бы остальные не высмеяли и не обругали его. Потому он вечно все и путает, если не разжевать ему как следует. — С озабоченным выражением лица она следила за прыгающими пятнышками красного отсвета на стене.
Снова стало очень тихо. Друга чувствовал, как в нем нарастала ненависть к Лолиесу. И это, должно быть, потому, что разговор зашел о Вольфганге. По правде говоря, между тем и другим никакой связи не существовало, но Вольфганг был беден, а Лолиес богат, возможно, благодаря этому и возникло такое ощущение.
— Интересно, так всегда будет, как сейчас? — задумчиво произнес Друга несколько минут спустя. — На одной стороне такие, как Лолиес, на другой — такие, как мы.
Родика покачала головой.
— Не так это все просто, как ты говоришь. Бедняки ведь не все такие, как мы, есть и такие, что кланяются богатым, давно смирились. Да и богатые хозяева не все такие, как Лолиес, попадаются и порядочные, не обманывают, не понукают без конца… Не знаю, может, ты и не поймешь меня… Между ними и нами вроде как стена стоит, и никак ее не сдвинешь. И если даже встретится не злой богач, все равно: он богатый, а мы бедные.
Кто-то забарабанил в дверь. От неожиданности оба вздрогнули. Родика жестом велела Друге молчать. Снова раздался сильный стук в дверь. Напряженно прислушиваясь, они стояли не шелохнувшись. Некоторое время было тихо и внутри и снаружи. Затем в дверь постучали два раза ногой и один раз ладонью.