Тайный сыск царя Гороха. Компиляция
Шрифт:
Избушка стояла. Значит, по идее, мы куда-то прибыли.
Будить никого не хотелось, даже, наоборот, я подумал, что очень хорошо было бы посидеть в тишине одному. А ещё лучше опять попробовать позвонить жене, потому что вчера не наговорились, а только раззадорились. Я даже подошёл к сундуку, чтобы достать волшебное зеркало.
Правда, потом передумал, это вроде как-то некрасиво получается: бабка спит, а я без разрешения по её сундукам шарюсь. А если вот прямо сейчас тихонько похлопать её по плечу, потрясти за рукав, спросить –
В общем, мог, конечно, но почему-то не стал.
Вышел на цыпочках, прикрыв за собой дверь, зевнул, улыбнулся чистому небушку и замер, уставившись на жерла четырёх пушек, державших нашу избушку под перекрёстным прицелом. Вдоль дороги – гладко выбритые солдаты в европейской форме, треуголках, с кремнёвыми ружьями в руках и примкнутыми штыками.
– А наши дурачки всё ещё с фитильными пищалями бегают, – зачем-то сообщил я.
Но уже через секунду сориентировался, что эти дисциплинированные военнослужащие явно не беззаботные поляки, и, вспомнив остатки школьных знаний, приветливо козырнул:
– Данке шён, золдатен унд ди официрен!
Наверное, получилось не совсем правильно, потому что ружья поднялись к плечам и на меня уставилось не менее десяти – двенадцати стволов.
– Ну, я ещё знаю «хенде хох» и «гитлер капут», – очень-очень тихо прошептал я, медленно поднимая руки.
Из-за пушек строевым парадным шагом вышел нарядный офицер со шпагой наголо.
– Аусвайс, битте?
– Аус… чегоус? Я, честно говоря, не очень, если вы по-латыни. Но можно Бабу-ягу спросить, ну это… как там по-вашему, бабка-курка-млеко-яйки шнель, шнель!
Офицер устало хлопнул себя ладонью по лбу.
– Ох, опять рюсские-е… Найн, почему ми тут должны знать фаш фарфарский язык, а вы не можете хоть щють-щють виучить нормальный немецкий?!
– Потому что мы вас в сорок пятом победили.
– Нихт ферштанден?
– На Чудском озере, – поправился я.
Немец покивал головой и скорбно снял шляпу. Все солдаты, опустив ружья, обнажили головы. Видимо, дедушки и прадедушки в Тевтонском ордене были у многих.
Я гордо выпятил грудь, будто лично участвовал в памятном разгроме крестоносцев, но офицер вновь нахлобучил треуголку на голову и объявил:
– Ви есть арестованы!
– За что?
– За переход границы без документ.
– У нас есть грамоты царя Гороха, короля Вильгельма, а также личное приглашение на Рождество от посла Кнута Гамсуновича Шпицрутенберга.
– А документ на транспорт?
– Это избушка!
– Хаус? А технический документ, а проверка состояний, а допустимый скорость на шоссе, а…
– Может, ещё аптечка и запаска? – на свою голову съязвил я.
– Я, я, натюрлих, – даже обрадовался он, кивая подчинённым. – И ещё фы нанесли нам глубокий психологический травматизм, напоминайт про Чудско озеро-о…
Мамой прокуратурой клянусь, четверо солдат
– Чечилось, Никт Ваныч?
– Немецкие пограничники, кажется, нас арестовывают. Бабу-ягу разбуди, пожалуйста.
– Не-а, – с хрустом потянулся он. – Бабуленьке ежели не вовремя сон перебить, так она и костяной ногой по хребту дать может. Я уж огребал пару раз, так что теперича извольте будить сами.
– Исполнять приказ, младший сотрудн…
– А я покуда с немцами потолкую, может, не всё так печальственно. – Не слушая меня, Митька спрыгнул вниз.
– Гутен морген, герр офицер. Айн проблем, я?
– Шпрехен зи дойч? – не поверил своим ушам немецкий офицер.
– Их бин студенте ан дер дойче слобода, – скромно кивнул наш деревенский увалень.
– Айн гутер педагоге?
– О, я, я! Шпицрутены – зер гут педагог!
Все солдаты понимающие почесались.
Пользуясь моментом, я тихо скользнул в избушку будить наших. От избытка чувств на тот момент у меня это просто идеально получилось.
– Тревога-а! Не-эмцы!! Всем подъё-ом!!!
Гражданин Груздев вскочил на четвереньки, как перепуганный кот, сверху на него обрушилась Яга с помелом наперевес, и, не закрой я дверь собою, она бы так и пошла на дьяке в атаку – седая валькирия с бородавкой на носу и её верный породистый жеребец! Ура-а-а, гони метлой псов-рыцарей с нашей святой земли! Тьфу, вот бывают же такие фантазии.
Пришлось быстро прояснить сложившуюся ситуацию. К моему изумлению, серьёзностью проблемы почему-то не проникся никто. Более того, меня чуть ли не в открытую назвали паникёром.
Филимон Митрофанович высокомерно заявил, что все бумаги у нас в порядке, так что он не токмо царю, он ещё и всей боярской думе на полицейский произвол пожалуется, чтоб тому королю Вильгельму ноту оскорбительную в полверсты написали и контрибуцию стребовали.
Моя домохозяйка хлебнула остывшего чаю, для успокоения добавив в чашку стопку спирту, выпила, зажмурилась и преспокойно заявила, что она и не такие армии одной левой разгоняла, пушкам их же ядра забивала в такое место, что, не покраснев, не представишь, а саму ихнюю Германию вместях с Австрией – так на помеле вертела…
В общем, я вдруг понял, что единственное вменяемое лицо, способное сейчас вести с немцами конструктивный диалог на дипломатическом уровне, это наш Митя Лобов. Собственно, он и постучал в дверь почти в ту же минуту.
– Докладываю, Никита Иванович, батюшка сыскной воевода, отец родной, кормилец и поилец…
– Не тяни, что там? Как переговоры?
– Всё распрекраснейше! Я их выслушал, они меня. Руки пожали, договорились, что зазря они стрелять не станут.
– Отлично!
– Тока ежели мы не подчинимся…