Тайный сыск Петра I
Шрифт:
До митрополита Иова и царя Петра законы русские предписывали ужасные казни матерям-убийцам «зазорных детей», но в то же самое время не предлагали никаких о них попечений. В Уложении была только одна статья, относящаяся до незаконнорожденных; но, в силу ее, несчастные лишались всех прав на свободу и гражданство: их запрещено было считать наравне с законнорожденными и отчин им не давать.
Как относились к «зазорным детям», можно видеть из рассказа современника. «А у которых бояр, и думных людей, и у иных чинов людей, будут прижиты дети от наложниц, от вдов или от девок, а после того на тех своих наложницах поженятся, или неженаты помрут, а после их смерти останутся дети, которые прижиты по закону, а другия дети выблядки, или после смерти их останутся одни те выблядки: и по их смерти даются поместья, и вотчины, и животы, сыновьям их и дочерям тем, которые по закону прижиты; а которые прижиты до закону, и тем поместий и вотчин, и животов никаких не делят и не дают ничего, и честными людьми тех выблядков не ставят, чей бы ни был,
Такой взгляд на «зазорных детей» и такое презрение было к ним доколе Петр, вслед за Иовом, положил начало более человеколюбивым мерам. Не остановившись на указе 4 ноября 1715 года и на устройстве небольших госпиталей, государь, по смерти любимой сестры Натальи, в 1716 году, основал подобное учреждение в больших размерах. При дворе этой царевны была богодельня для призрения старух; царь обратил это заведение в дом для приема незаконнорожденных. С улицы приделан был чулан; в нем очередная старуха должна была принимать младенца, отнюдь не спрашивая имени матери. И детям, и старухам отпускалась хлебная и денежная дача [66] .
66
Воспитательные домики, в силу указов Петра, стали возникать во многих городах России. Стали возникать и дела по поводу злоупотреблений разных лиц в деле призрения младенцев. Были доносы, как например донос бабушки Марфы, определенной к сыскиванию и содержанию подкидышей, на злоупотребление подьячего Труфанова; допросы Труфанову и проч. Подобные бабушки были определены во многих городах. Число подкидышей возрастало. К концу царствования Петра Великого в одной Московской губернской канцелярии их находилось 865 обоего пола; при них находилось 218 кормилиц. В 1724 г. для воспитания подкинутых младенцев были назначены монастыри.
Все эти меры должны были быть известны камер-фрейлине Гамильтон; но, преследуемая стыдом, желая сохранить за собой имя честной девушки, с другой стороны, не доверяя новому учреждению о «зазорных младенцах» и тому, что можно в совершенной тайне отдавать туда детей, она предпочла сделаться преступницей… Но не станем опережать события. Пока Гамильтон все еще имела значение, могла гордиться расположением своих господ; наконец, в Иване Орлове любила грубого, необразованного, полудикого, но страстного любовника. Судьба не разлучала их, и 27 января 1716 года в свите государя и государыни они отправились за границу.
Штат государыни, сопровождавший ее, был довольно велик, тем более что при ней была еще царевна Екатерина Ивановна с прислугой. 11 февраля державная чета была в Либаве, 18 — в Данциге. Государь был занят осмотром галер, заключением союзных договоров, распоряжениями, относящимися до продолжения шведской войны; государыня с дамами осматривала все замечательное, каталась, гуляла, посещала ассамблеи, которые давались магнатами и владетельными особами в честь ее приезда. Государыню особенно часто посещал герцог Мекленбургский, нареченный женихом Екатерины Ивановны.
8 апреля 1716 года совершено было бракосочетание его с русской царевной, в присутствии царя, царицы, короля польского, множества знатнейших дам и именитейших вельмож [67] . Целый ряд празднеств сопровождал брачное торжество; нечего и говорить, что Гамильтон, так или иначе, но принимала участие в общем веселье, в ассамблеях, пирах, гулянках; за границей они делались еще веселее, все как-то свободнее двигались вдали от солдат, разносивших на петербургских пирах водку и опаивавших ею всех и каждого; вдали от шутов, придворных дураков, доносчиков, палачей.
67
Петр вообще являлся, относительно членов своей семьи, человеком весьма заботливым. Выдавая замуж племянницу Катерину, вот что писал он в Москву к Ушакову, по поводу сестры своей Катерины, 24-го марта 1716 г.: «Письмо твое января от 24-го дня до нас дошло, в котором пишешь, что бывшим подключником Богдановым в ночном необыкновенном приходе в комнате сестры нашей, царевны Катерины Алексеевны, розыскивать ли? то до указу не розыскивай, но держи его за караулом». «Могли забыть что-нибудь монарх?» — восклицает автор «Деяний». Действительно, память и заботливость замечательные! Государю неприменно хотелось знать: для чего, из каких видов, с какими целями подключник Богданов ночью хотел нарушить безмятежный покой его 58-летней сестры? (царевна Екатерина, дочь царя Алексея, родилась 27-го ноября 1658 года). Но монарх не велит без себя розыскивать — пытать: жди, мол, приезда. Два года путешествует преобразователь России; два года томится в каземате злополучный подключник; царь приезжает — народ проливает «токи радостных слез ему во сретение», и они, обойдя свое хозяйство, идут чинить застенок. Несколько строк,
Для увеселения их величеств даже мещане города Гданьска, как гласит поденная записка, устраивали разные потехи.
4 мая государь был в Штетине, куда вслед за ним со свитою явилась государыня. В то время, когда Екатерина занята была обедами и увеселениями, устраиваемыми для нее королем прусским, Петр ездил в другие города, осматривал войска, делал экзерциции, составлял военный артикул. Встречаемый везде с почетом, царь держал себя совершенно свободно, не изменяя своим привычкам. Так, в одном из германских городов, он вошел с бурмистром в кирку, во время проповеди, сел на первое место и с большим вниманием слушал проповедника. Вдруг почувствовал, что голове его холодно; не отрывая глаз от проповедника, он хладнокровно снял с головы бурмистра большой парик и надел на свою голову. Проповедь кончилась, и Петр возвратил парик хозяину. Дело в том, что Петр у себя, в столице, каждый раз, как случалось голове его холодно, снимал либо с Меншикова, либо с Толстого парик и надевал на себя.
12 июля государыня, не торопясь, приехала в Копенгаген, была встречена мужем, королем датским и множеством знатных особ. Король, ради именитых гостей, устроил празднества и угощал великолепными обедами…
В Копенгагене Екатерина гостила довольно долго. Петр заключал конвенции, писал указы в Россию, вел громадную переписку, воевал со шведами — государыня с дамами веселилась. Но невесело было Марье Даниловне Гамильтон.
Она не могла поладить с грубым и ревнивым Орловым, который при каждом веселом часе, то есть после каждой попойки — а пил он часто, по обязанности царского приближенного, — оскорблял любовницу упреками, бранью, нередко поносил ее самыми пошлыми ругательствами. Между тем Гамильтон любила его искренно. Страсть к царскому денщику была так велика, что, не имея возможности давать ему подарки и удовлетворять настойчивым просьбам о деньгах, она, как сама впоследствии признавалась, «будучи при государыне царице Екатерине Алексеевне, вещи и золотые (червонцы) крала, а что чего порознь — не упомнит… а золотых червонных у ней, государыни царицы, украла же, а сколько — не упомнит; и из тех червонцев денщику Ивану Орлову дала она триста червонных, будучи в Копенгагене; да перстень с руки, да рубахи, а то все (то есть перстень и рубахи) давала она из своего, а не из краденого, а иным никому из тех вещей не давала».
Государыне было не до червонных, не до надзору за влюбленною камер-фрейлиною: она вся отдавалась сначала удовольствиям заграничной жизни, потом, будучи беременна, сделалась очень слаба, а наконец занята была возникавшим важным для нее делом.
26 августа отправился из Копенгагена в Петербург курьер Сафонов. Он вез царевичу Алексею строгий приказ отца: либо ехать за границу, либо немедля идти в монастырь!
10 ноября государыня приехала в Шверин, была беременна в последнем периоде и боялась, что переезды из города в город гибельно подействуют на ее здоровье. Между тем царь, с немногими из денщиков, между прочими с Иваном Орловым, ездил по прусским городам, был в Гамбурге. Здесь магистрат города, из особого уважения к его величеству, выдал Войнаровского, племянника Мазепы. Войнаровский был человек весьма образованный, превосходно знал иностранные языки, отличался жаркою любовью к родине и свободе. Петр с обыкновенною настойчивостью готов был силою оружия вырвать Войнаровского, если б гамбургский магистрат не поспешил схватить несчастного. Если верить историкам Петра, Войнаровский, ради добровольного во всем признания (?), без наказания отослан был в Якутск.
6 декабря государь с немногими из людей своих приехал в Амстердам; среди работ монарх отдыхал с денщиками и голландскими матросами за кружкой пива и вина; вел дружескую переписку с разными королями и владетельными особами; делал им недорогие для себя подарки. В чем они состояли — можно видеть из письма царского в Архангельск, к вице-губернатору: «По получении сего указу, сыщите двух человек самоедов, летами от 15 до 18, в их платьях и уборах, как они ходят по своему обыкновению; их надобно послать в подарок гран-дюку Флоренскому (тосканскому); и как их сыщете, то немедленно отдайте их тому, кто вам сие наше письмо объявит».
Тем временем государыня с фрейлинами медленно ехала из Шверина в Везель, куда и прибыла 30 декабря.
3 января прискакал к государю паж Маврин с известием: царица разрешилась от бремени царевичем Павлом Петровичем.
«Объявляю вам, что сего 2-го января, — писал обрадованный государь ко многим из вельмож в Россию, — хозяйка моя, не поехав сюда, в Везеле родила солдатченка Павла… рекомендую его офицерам под команду, а солдатам в братство».
Но переезды, гулянья, пиры имели пагубное влияние на здоровье хозяйки, и новый солдатченок вышел до того слаб и хвор, что на другой день скончался. Петр был опечален этим известием. Хозяйка оставалась в весьма слабом состоянии в Везеле, и не ранее 2 февраля 1717 года могла приехать в Амстердам.