Тайный воин
Шрифт:
– Ой, – вырвалось у него. – А я тебе хотел печку переложить, пока изба от искр не сгорела…
«И ещё те берёзы раскряжевать да на саночках привезти, не то деревенские по следу прознают…»
Вот о печке упоминать определённо не стоило. Шерёшкин взгляд снова полыхнул чёрным огнём, она так шарахнула дверью, что внутри наверняка обвалились бороды сажи. Хорошо если не прямо в тесто, замешанное на печенье!
Ну ладно. Сквара полез на крышу, где ещё оставались ненадёжные места и сущие скважни. Пока он там ползал, поднимая дёрн, перекладывая берёсту, жилой тёплый дух, сочившийся изнутри избы, стал
Тут Сквару толкнуло, он посмотрел через охлупень, увидел: ошибся. Пороша не припожаловал. Хотён взял с собой другого прихвостника – Бухарку. Уже сняв внутри зеленца снегоступы, они подходили к Шерёшкиному забору. Заметили Сквару на крыше, начали действовать. Хотён быстро смял на голове шапку. По лицу потекло красное, он очень похоже обмяк, зашатался, повис у прихвостника на плече. Скваре и то захотелось спрыгнуть на выручку. А Бухарка ещё принялся вопиять лихим матом:
– Смилуйтесь, люди добрые! Кто-нибудь, помогите! Господин заразился!..
Лихарь дал крепкую натаску избранцам. На такой вопль даже каменное сердце отозвалось бы. Сквара увидел: «стервоядцы», занятые своими делами на прудах и около изб, стали оглядываться. Кто-то побежал было, но заметил, что кричали у самого порога невыносимой шабровки, придержал шаг. Бухарка же растворил выправленную дикомытом калитку, втащил почти безвольного Хотёна во двор.
Сквара глядел на них с крыши, поневоле оценивая затеянную игру. Он тоже умел делать из бурых водорослей «кровавую» жижу. И тоже был выучен притворяться безнадёжно больным, даже совсем мёртвым. Хотён, пожалуй, очень многих бы обманул. Вот сообразить ещё, как поступать? Сидеть, где сидел, ожидая, получится ли у них? Самому подать голос? Броситься как будто на помощь, а там изобличить состязателей, отстоять заветную плетёнку со снедью?..
Пока он раздумывал, открылась дверь. У Шерёшки всё-таки пробудилась душа. Бобылка устремилась с крыльца, отложив гадания и подозрения на потом.
– Бабушка, бабушка! – вдохновенно обрадовался Бухарка. – Не дай под плетью изгибнуть! Сплоховал я сберечь хозяйского сына, в обрух упадом упал, головой о пень заразился… Смилуйся, государыня, помоги! Испорют меня…
Он упорно обращался за подмогой лишь к ней, с трёх саженей не замечая дикомыта, оседлавшего охлупень. Шерёшка оглянулась на Сквару, ему показалось – неодобрительно. Что, мол, сиднем сидишь, мне, увечной, не способляешь?..
Дальше всё произошло очень быстро. Стоило хозяйке сделать два шага по двору, как Бухарка оставил блажить, мигом шастнул мимо неё в дом. Шерёшка ахнула, повернулась ему вослед, замахнулась костылём. Однако вытянуть поперёк спины опоздала. Погналась было за бесчинником… Раскапустившийся Хотён живенько вскочил на ноги у неё за спиной, схватил, притиснул локти к бокам. Она трепыхнулась, закричала… Руки Хотёна
Он метил в живот, но Опёнок что-то почуял, сумел увернуться, резь обожгла рёбра, не войдя глубоко. Сквара зашипел от изумления и обиды, перенял нож, запустил Хотёна кубарем через двор. Тот вскочил, сжав в горсти помятые пальцы… Сквара заслонил охающую Шерёшку, а к Хотёну, потрясая лубяной коробкой, выскочил из дому торжествующий Бухарка. Становики Лихаря сразу удрали в калитку. Хотён лишь поискал глазами утраченный нож, но отнимать не пошёл.
Шерёшка всхлипывала, силилась встать, возила по земле костылём. Тот оказался надломлен, подняться не получалось. Сквара нагнулся, взял хозяйку на руки, понёс в дом. Она показалась ему совсем не тяжёлой. Рана была раскалённой полосой по левому боку.
– Пусти, неслушь! – привычно разворчалась Шерёшка. – Сама доколтыхаю!
Сквара поставил её в сенцах, виновато сказал:
– Сошка изломалась… Я тебе новую вырежу, ладно?
Он стоял потерянный, несчастный. И печенья не стяжал, и бобылку обидеть попустил… Да ещё себе застружину выхлопотал. Вконец смутившись, Сквара подобрал Хотёнов нож, досадливо крутанул его в пальцах.
Шерёшка вдруг улыбнулась. Кажется, впервые за всё время, что он её знал.
– Ветер научил? – спросила она.
На самом деле Сквара учился сам, только говорить об этом не стоило. Тем более что подсмотрел, конечно, у источника.
– Ну…
– Пошли, балбес.
Сквара двинулся за ней в избу. Куда теперь спешить? Он застелет пол, выправит дровник. Может, согласит Шерёшку печку переложить… а там пускай Ветер хоть к столбу его отправляет за своевольство, не робеть стать.
– Рубаху сыми, – строго велела Шерёшка. – Вовсе пол измараешь, только мох подмела!
У него вправду расплывалось пятно на левом боку. Глупая рана и совсем не опасная, но больная. Сквара стащил тельницу. Стыдливо спрятал глаза.
Шерёшка поставила его перед собой, пригляделась, обозвала большой руки дурнем. Вооружилась кривой иголкой, принялась на удивление ловко вычинять ему бок. Почти так же, как они с Ознобишей когда-то латали губу кабальному. Только не стала ядовито спрашивать, утерпит ли. Без расспроса знала – утерпит.
Кончив дело, она стёрла возле зашивины кровяные потёки, грозившие испакостить ещё и штаны. Сквара хотел было одеться. Шерёшка сердито перехватила рубаху, выдернула у него из рук, бросила к стене. Властно распорядилась:
– Скрыню отвори. Принеси, что сверху лежит.
Сквара подошёл к большому, застеленному лоскутным ковриком сундуку. Поднял крышку. Он ждал увидеть какую-нибудь хозяйскую сряду, и она действительно там была, но… на самом верху лежала мужская вышиванка. Андархская, старого дела, из настоящего льна. Очень красивая, наверняка дорогая. Сквара видел сходную у попущеника Галухи. Тогда ему казалось – наряднее могли быть разве царские ризы. Теперь он был не так в этом уверен. Тонкий ладный стан с подоплёкой, по вороту, по оплечью – обережный узор голубыми и зелёными нитками. Совсем не как дома, где в ходу больше был красный. Зато Сквара сразу вспомнил их со Светелом чашу-братину, небось до сих пор стоявшую у божницы.