Тайный воин
Шрифт:
Он уже спал, свесив голову на плечо, когда появилась бабушка Корениха. Светела разбудил запах. Бабка тихо открыла заслонку и рогачом, поставленным на деревянный каточек, вывела из вчерашнего жара толстостенный горшок.
Двигаться не было мочи, но мальчишка сразу поднялся:
– Бабушка, благослови, помогу?
Корениха чуть не сказала ему, что спросонья он, чего доброго, вывернет посудину на пол, но не сказала, отдала ухват. Светел перенёс тяжёлый горшок сперва на хлопот, после на стол. Пахло из-под крышки – голова кругом: кашей из рогульника с салом
Корениха заметила, как проглотил слюну внук, сказала с усмешкой:
– Погоди чуть… Придут сейчас.
Она как в воду глядела. Почти сразу в сенях послышались шаги. Пригнувшись в дверях, ввалился хмурый Жог, за ним перелезла порог чуть не плачущая Равдуша. Корениха только кончила раскладывать ложки.
– Садись, сынок, садись, государыня невестушка, вечерять пора.
Светел смотрел на отца, беспокоился. Может, кто не думавши брякнул, дескать, прежде Жог всё пешней махал, что ж теперь? Куда, мол, такому бессильному сына было сберечь!.. Или атя сам напраслину выдумал и на себя осерчал? А то просто смекнул, кто шепнул большаку: мужу-де с той несчастной поездки всё нездоровится, ты уж поберёг бы его…
Вот был бы Сквара, небось совсем скоро встал бы в пешни со взрослыми молодцами, да и сейчас учинил бы всё равно что, лишь бы отец не грустил…
Мать вдруг щёлкнула Светела звонкой деревянной ложкой по лбу:
– Куда не в черёд!
Размечтавшийся Опёнок уронил ложку, виновато заморгал. Бабка и мать строго смотрели на него, Пенёк молча жевал. Когда оказалось, что Светел без уважения крошит на пол лепёшку, да к тому ж норовит подцепить лишнюю толику сала, Жог вдруг встал и по-прежнему молча вышел за дверь. В стену ремесленной с силой грохнули тяжёлые, ещё не обтёсанные заготовки.
Равдуша вскочила, всплеснула руками, громко, со стоном, заплакала, принялась хвататься за какие-то дела, но чего не упустила, сама тут же бросила. Светел по вершку передвигался на край скамьи: куда бы деться?..
Бабушка толкнула его локтем:
– Ступай к отцу, утешь.
Повторять не понадобилось. Светела сдуло прочь. Жог бродил из угла в угол, натыкался то на верстак, то на станок. Мотал серой головой, икал, тёр ладонью живот… Светел рванулся к нему. «Ну даст подзатыльника… Ну прибьёт, пусть…»
– Атя!..
Подскочил, уцепился, ткнувшись лицом прямо в руку со шрамом, прижимавшую подложечье. Кажется, Жог был вправду готов оттолкнуть его… не оттолкнул. Выдохнул, сел и сам притянул сына к себе. Светел привычно ощутил его огонёк, обхватил, взялся храбрить. Как же он хотел сказать Жогу, что тот всех лучше, что ни у кого больше нет такого отца… Не сумел, да, по сути, и не надо было ничего говорить.
Дверь снова открылась, в ремесленную робко сунулась мать. Посмотрела на них, вытерла слёзы, подошла. Погладила мужа по волосам: отстранится ли?.. Жог не отстранился. Выпростал одну руку, обнял Равдушу за пояс.
Светел почему-то смутился, почувствовал себя лишним. Огонёк отца стоял крепко. Светел сполз со скамейки, убрался за дверь. Внутри тихо заговорила мать. Жог прогудел что-то в ответ. Светел
Светел вернулся в избу.
– Садись, – велела Корениха. Заново сняла крышку с горшка. – Ешь.
Он ковырнул почти нетронутую кашу. На самом деле ему хотелось только спать. Вот бы опять устроиться на припечке… На полатях хорошо, если рядком, но что-то подсказывало – нынче мать с отцом не скоро объявятся. А брат, у которого пригреться бы под боком…
– Ешь давай! – повторила строгая бабка. – А то в плечах моченьки не будет!
Светел нахмурился, зачерпнул полную ложку. Куклы смотрели на него с полицы.
«Я силу наберу. Я велик поднимусь. Я Сквару пойду искать…»
Так он и задремал, поникнув на столешницу головой.
Рында
Прежде Беды крепость звалась Царским Волоком, потому что здесь кончался залив, а дальше торговые пути шли надвое: болотными речками к югу или через волоки в Левобережье. Старое название до сих пор бытовало, но теперь больше в ходу было новое: Чёрная Пятерь. Со времени Беды успело повзрослеть племя, которому прежнее название требовалось объяснять. Нынешнее и без толкований было понятно.
Сквара таких больших построек никогда раньше не видел. Только избы в два жилья в купеческой Торожихе, где держали торг и витали богатые люди. Да и то внутрь не входил. Светел ему рассказывал о просторных каменных лестницах, о сводчатых палатах, открытых тёплому солнцу и свежему ветру с моря… Теперь Сквара лучше представлял себе, о чём вспоминал брат.
Старшего Опёнка снедало любопытство, он рад был бы всё здесь облазить – от подвалов до смотровых площадок на башнях, но покамест новые ложки мало куда ходили одни. А открытого глумления над запретами мораничи не прощали, это он тоже успел себе уяснить.
Выпустив из загаженного подвала, мальчишкам для начала почти под корень обкромсали овечьими ножницами волосы. После чего, окончательно униженных и несчастных, повели – почему-то крича и подгоняя, как на пожаре, – в другую хоромину, чуть менее зябкую, по крайней мере без потёков сырости на стенах. Здесь несколько самых робких и безразличных облюбовали себе уголок, где и засели. Другие обнаружили неструганые доски, сваленные под стеной. Тут же разгорелась драка из-за самых широких, годившихся для настила. Ознобиша первым сообразил, что на полу валяются не просто доски, а разобранные топчаны.
– Всё пытают нас, – тихо сказал он Скваре, когда они вдвоём воздвигли первый лежак и взялись за следующий. – Смотрят на каждого… И в дороге, и здесь…
Топчанов хватило на всех. Они были не очень устойчивыми и могли держаться только упираясь один в другой. Скоро деревянные подвыси рядком выросли вдоль стен, ещё восемь заняли середину хоромины.
Двоим строителям достались уже привычные места возле двери.
– Значит, тут жить будем, – сказал Сквара.
Похлопал по занозистым доскам, улыбнулся.