Тайный заговор
Шрифт:
На этом неприятности не закончились. На следующий день прокурор объявил о проверке якобы фальсифицированных произведений искусства в галерее, которую проведут доктор Зенгер из института Дернера и профессор Райманн от Государственных графических коллекций.
Галерея была по-прежнему опечатана, и Жюльетт радовалась тому, что оценивать экспонаты будут Зенгер и Райманн, два эксперта, которые были вне всяких подозрений. Она часто имела дело с ними обоими. Райманн даже входил в число ее клиентов.
— Неприятная история, — пытаясь утешить ее, сказал профессор
Словно извиняясь, Жюльетт пожала плечами и поглядела на дверь, поскольку как раз в этот момент входили прокурор и доктор Зенгер.
Прежде чем прокурор дал Жюльетт распоряжение открыть галерею, он перепроверил печать с черным орлом. Медленно сняв очки без оправы, он осмотрел печать со всех сторон и после паузы, напустив на себя мрачный вид, произнес:
— Этого нельзя было делать, госпожа Коллин.
— Чего нельзя было делать? — недоуменно спросила Жюльетт.
— Печать сломана, — заявил прокурор. — Повреждение печати с целью сокрытия фактов по делу может быть наказано сроком лишения свободы вплоть до полугода.
Жюльетт непонимающе смотрела на него.
— Зачем мне вламываться в собственную галерею? Объясните, пожалуйста, господин прокурор!
— Этому может быть множество причин.
— Например?
— Например, чтобы обменять выставленные в галерее подделки на оригиналы в последнюю минуту. А теперь откройте, будьте добры.
Жюльетт проглотила колкий ответ, вертевшийся у нее на языке, и открыла дверь. Сигнализация пискнула, что свидетельствовало о ее включении, но не сработала. Жюльетт вздохнула и, обращаясь к экспертам, сказала:
— Прошу вас, господа. Давайте покончим с этой историей.
Что касается семи картин, которые прокурор занес в свой список, то относительно их подлинности у Жюльетт никогда не возникало сомнений. Наряду с тремя акварелями Явленского, которые она приобрела у римского коллекционера, речь шла о двух гравюрах по дереву Эриха Хеккеля и автопортретах Эмиля Нольде и Отто Дикса, которые она приобрела на крупных аукционах в Лондоне, Женеве и Берлине.
Райманн вынул акварели Явленского из рамы и запротестовал против требования прокурора подтвердить подлинность произведения искусства прямо «в дверях», как тот выразился. Для вдумчивой оценки, заявил профессор, ему необходим более продолжительный отрезок времени и, по возможности, естественнонаучные исследования, если только не… — Райманн внезапно умолк. Он провел пальцами по бумаге, пытаясь проверить ее прочность и шероховатость, а затем обернулся к Жюльетт и попросил лампу поярче.
Жюльетт пригласила Райманна в небольшой кабинет, где стоял ее письменный стол, а на нем галогенная лампа.
— Вы знаете, что Явленский написал очень мало акварелей, — тихо заметил профессор, пока Жюльетт включала лампу и направляла ее на потолок.
— Я знаю, — спокойно ответила она, будучи совершенно уверена в своей правоте.
Райманн взял лист, повернул его к свету и покачал головой. После этого он взял второй лист, третий —
— Мне очень жаль, госпожа Коллин, мне действительно очень жаль, но что касается этих акварелей, то дальнейшую работу и анализ мы можем не проводить.
— Что это значит, профессор?
— Это значит, что акварели — о качестве работы мы даже не будем говорить — совершенно точно не принадлежат кисти Явленского.
У Жюльетт потемнело перед глазами. Она упала на стул рядом с письменным столом. Эти акварели стоили ей полмиллиона.
— А теперь успокойтесь. Нет смысла скрывать от вас правду. Явленский писал только на русской или немецкой бумаге, изредка — на бумаге из Швейцарии. Эта же бумага, — Райманн повернул лист к свету, — родом из Италии. Вот видите водяной знак? Это указание на происхождение. Амальфи. Там и сегодня изготовляют бумагу по старинной ремесленной технологии и искусственным образом старят. Так что эти работы, якобы принадлежащие Явленскому, действительно являются подделками. Мне искренне жаль, госпожа Коллин.
К ним подошел прокурор, который слышал слова Райманна. Обращаясь к профессору, он произнес:
— Итак, все подтвердилось!
Затем он посмотрел на Жюльетт. Та безучастно сидела за своим столом, уставившись прямо перед собой и подперев голову руками.
— А что вы на это скажете? — спросил прокурор. Жюльетт взяла одну из акварелей, повертела ее так и сяк, поднесла к глазам, внимательно рассмотрела ее и после паузы ответила:
— Я знаю, это звучит довольно-таки невероятно, но я могла бы поклясться, что эта картина — не та, которую я купила в Риме. Это копия.
К письменному столу подошел доктор Зенгер. Он тоже провел по бумаге пальцами, затем повернул лист и посыпал его тыльную сторону белым порошком. Через какое-то время порошок окрасился в зеленый цвет. Зенгер стряхнул его с листа.
— Вне всякого сомнения, — сказал он, поправляя очки, — бумаге нет и пяти лет, хотя она выглядит старше. Для более точной даты мне необходимо лабораторное оборудование. Но даже при всем моем желании не спешить с выводами я полагаю, что это копии, сделанные недавно и специально состаренные с помощью микроволн и ультрафиолета. Кстати, не очень профессиональная работа. Все это наводит на мысль, что кто-то работал второпях и спустя рукава. Второсортная работа, если вас интересует мое мнение.
Профессор Райманн согласно кивнул.
— Сначала я подумал, что к подделке акварелей приложило руку КГБ, что эти работы из тех, которые уже давно ходят по рукам. Однако для этого они чересчур новые.
Прокурор, явно нервничая, перебил разговор профессионалов:
— Профессор, вы не могли бы говорить понятным для всех языком? Не хотите же вы сказать, что секретная служба занимается подделкой произведений искусства?
— А что вас удивляет, господин прокурор?
— Я полагал, что у секретных служб есть другие задачи, а подделкой картин занимаются… мошенники.