Тайпи. Ому (сборник)
Шрифт:
Однажды я слонялся по долине и, услышав звуки прядильных колотушек, свернул по тропинке и пришел к дому, где девушки занимались изготовлением таппы. Девушки, переглянувшись со мной и весело поболтав, снова принялись за работу. Я некоторое время молча смотрел на них и затем, подняв несколько мокрых волокон, разложенных кругом, стал рвать их. Внезапно меня оглушили вопли девушек. Они побросали работу, стояли передо мной с испуганными глазами и в ужасе показывали на меня пальцами. Их крики и панические жесты встревожили меня – я бросил таппу на землю. В ту же минуту крики прекратились. Одна из девушек, схватив меня за руку, показала на рваные
– Табу!
Впоследствии я узнал, что тогда они изготовляли таппу особого рода, предназначенную для женских головных уборов, которая находилась под защитой строжайшего табу, запрещавшего мужчинам прикасаться к ней.
Часто, гуляя по роще, я видел хлебное дерево и кокосовую пальму с гирляндой из листьев, особым образом обвитой вокруг ствола. Это был знак табу. Дерево, его плоды и даже тень, отбрасываемая им на землю, – все было освящено.
Трубка, которую вождь подарил мне, тем самым стала священной в глазах туземцев, и я не мог настоять на том, чтобы кто-либо решился закурить ее. Ее чашечка была обвязана травой.
Я не могу сказать, какая сила налагает табу. Когда я думаю о незначительном неравенстве в среде туземцев, об очень ограниченных преимуществах короля и вождей, о свободных и неопределенных обязанностях жрецов, – я совершенно не понимаю, что именно регулирует эти могущественные предписания. Сегодня табу на что-нибудь налагается, завтра снимается; в других случаях его действие постоянно. Иногда ограничения касаются лишь одного лица, иногда семьи, иногда племени; в некоторых случаях – даже на жителей группы островов (как, например, закон, запрещающий женщинам входить в каноэ).
Слово «табу» имеет несколько значений. Иногда оно употребляется отцом в обращении с сыном, когда он запрещает по праву отцовства тот или иной поступок. Все что противоречит обычаям островитян, если даже и не запрещено, обозначается тем же словом – «табу».
Язык долины Тайпи очень труден. Он близок другим полинезийским наречиям, все они имеют общее происхождение. Одна из характерных их черт – удвоение слов вроде луми-луми, пои-пои или муи-муи. Другая черта – способность одного слова иметь несколько значений, причем между ними есть имеется определенная связь и разобраться в этом невозможно. Например, некая комбинация слогов выражает понятия, связанные со сном, отдыхом, лежанием, сидением и всем подобным, и нужный смысл придается в каждом случае с помощью жестов и выражения лица говорящего.
В языке тайпи сложная грамматика. В миссии на одном из Сандвичевых островов я видел таблицу спряжения гавайского глагола по всем временам и наклонениям. Она покрывала всю стену, и ума не приложу, кто был бы в состоянии ее запомнить.
Я пробыл в долине три месяца и стал тяготиться положением пленника. Не было ни одного человека, с которым я мог бы свободно разговаривать, делиться своими мыслями, не было никого, кто посочувствовал бы моим страданиям. Сколько раз я вспоминал о Тоби… Было ужасно сознавать свое полное одиночество. И все же я делал все, что было в моих силах, чтобы казаться спокойным и веселым. Я понимал, что стоит только показать свое недовольство или желание бежать – и я испорчу дело.
Болезнь моя вернулась с прежней силой, а врачебную помощь я мог найти только за горами. Кроме того, я был полностью зависим от людей, в руках которых находился.
К кровельной балке дома Кори-Кори были
Однажды я на удивление рано вернулся из дома Тай, и мой приход явно поверг обитателей хижины в величайшее смущение. Они устроились на циновках, и я заметил, что таинственные свертки спущены по веревкам, тянувшимся из-под крыши до пола, и туземцы рассматривают их содержимое. Кори-Кори пытался удержать меня, но я вырвался из его рук и увидел три человеческие головы.
Одна голова была в полной сохранности, и я понял, что она подверглась какому-то процессу, который придал ей вид мумии. Две длинные пряди волос были скручены пучками на макушке. Ввалившиеся щеки, ряд блестящих зубов между ссохшимися губами… Глазные впадины были прикрыты кусочками жемчужной раковины с черной точкой посредине.
Две головы принадлежали островитянам, а третья – белому человеку. Ее поспешно спрятали от меня, но одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться в том, что я не ошибся в своей страшной догадке.
Казалось, я понял, что произошло с моим товарищем. Мне хотелось сбросить куски ткани и подтвердить терзавшие меня ужасные сомнения. Но прежде чем я пришел в себя, свертки уже были подняты и болтались над моей головой. Туземцы с шумом окружили меня и старались убедить, что головы эти принадлежали трем воинам из племени гаппар, убитым во время сражения. Эта ложь увеличила мою тревогу, и я немного успокоился лишь после того, как сообразил, что все три свертка я видел еще до того, как исчез Тоби.
Мое настроение ухудшилось еще более. Я не вполне верил тайпи, когда они говорили, что не едят человеческого мяса, но поскольку ни разу за все время пребывания в долине не видел, чтобы это происходило, надеялся, что буду избавлен от ужаса быть свидетелем такого пиршества. Увы, мои надежды не оправдались.
Через неделю, когда я был в доме Тай, послышались звуки, оповещавшие о военной опасности, и туземцы, схватив оружие, устремились в бой с гаппарами. Все повторилось, только на этот раз я услышал со стороны гор по крайней мере пятьдесят мушкетных выстрелов. Через час или два громкие песнопения возвестили о приближении победителей.
Я стоял рядом с Кори-Кори, когда многочисленная толпа островитян с дикими криками вышла из рощи. В середине шли четыре человека, один впереди другого на равном расстоянии шагов в восемь или десять; они несли на плечах шесты с привязанными к ним тремя длинными узкими тюками, которые были завернуты в широкие пальмовые листья и сколоты бамбуковыми щепочками. То там, то здесь виднелись пятна крови, так же как и на голых телах воинов. Бритая голова первого воина была изуродована глубокой раной с потеками запекшейся крови. Этот туземец, казалось, падал под тяжестью, которую нес. Татуировка на его теле покрылась кровью и пылью, воспаленные глаза беспокойно бегали, и весь вид его указывал на сильные страдания. Но все же он в каком-то возбуждении довольно быстро продвигался вперед, а окружающая толпа подбадривала его криками. У остальных воинов руки и грудь были в ранах, и они выставляли их напоказ. Эти четверо, наиболее проявившие себя в последней стычке, удостоились чести нести тела врагов в дом Тай.