Те, кто охотится в ночи

Хэмбли Барбара Джоан

– В кожаных, – бесцеремонно вмешалась Хлоя. – И не замшевых каких-нибудь – из толстой кожи. А шелк эта штука прожигает насквозь.

– В самом деле? – Антея чуть приподняла брови. – Не замечала.

Исидро воздел длинную узкую ладонь. – Я подозреваю, что с возрастом реакция на серебро становится не такой страшной. Если бы вы, Хлоя, схватились за цепочку, как Гриппен, руку у вас раздуло бы до плеча и вы бы в придачу долго болели. Так было и со мной как раз накануне большого пожара. Удивительно все-таки хрупкая штука эта наша псевдоплоть.

–

Помню, – медленно произнесла Антея, – как я первый раз коснулась серебра – это было шитье на одном из моих новых костюмов. Я не сразу поняла, что это за жжение, но потом долго болела. Страшная жажда и невозможно охотиться. Чарльзу пришлось делать это за меня – приводить… – Она замолчала внезапно и отвела взгляд. Прекрасное лицо ее было бесстрастно.

Поразмыслив, Эшер пришел к выводу, что приводимые в Эрнчестер-Хаус жертвы должны были, во-первых, быть людьми, поскольку вампиры питаются не только кровью, но и агонией человека, а во-вторых, обладать очень податливой психикой.

– Детишек, что ли? – Смех Хлои был холоден и звонок. – Боже, ты могла бы добраться до моих братишек и сестренок – у нас в семье этого добра хватало с избытком. Подумать только, каждый из них давно расплодился… – Она оборвала фразу и тоже отвернула кукольное личико. Потом изобразила вздох. – Странно… Вижу девчонок, с которыми когда-то работала в опере – уже старенькие, не то что танцевать – моряка на улице подцепить не могут. А я вот могу заявиться в оперу хоть сейчас – и примут в балет, представляешь? Старый Гарри меня наверняка узнал бы. А вот его самого уже узнать трудно…

Она снова замолчала, глаза ее были устремлены куда-то далеко-далеко, в прошлое. Точно так же недавно Антея видела себя стоящей на Харроу-Хилл над горящим Лондоном, и раскаленный ветер овевал ее тогда еще смертную плоть.

– Забавно все это, вот что, – странно изменившимся голосом произнесла Хлоя.

Эшер почувствовал легкое помутнение в мозгу – это Хлоя пыталась уйти незаметно.

Антея быстро взглянула на мужа, и тот последовал за девушкой, причем куда более бесшумно и неуловимо.

– Становится легче, – мягко сказала графиня, снова поворачиваясь к Эшеру, – когда все, кого мы знали, уйдут из жизни. Тогда они ни о чем уже вам не напомнят. – Ее темные брови сдвинулись, вновь придав ее лицу совершенно человеческое выражение. – Даже для бессмертного возраст значит многое.

Она встала и скользнула из комнаты; коротко прошуршала темная тафта.

Некоторое время Эшер стоял у очага, скрестив на груди руки, и разглядывал Исидро в янтарно-розоватом свете ламп. Вампир по-прежнему стоял у опустевшего кресла и задумчиво смотрел на дверь. Эшеру представилось, что Исидро вслушивается сейчас в легкие шаги леди, безошибочно различая их среди лондонского шума – грохота колес на Солсбери-Плейс, рева Флит-стрит, подземной дрожи метрополитена, шелеста реки под парапетами набережной и голосов людей, что толпятся сейчас на ночных мостовых.

Наконец Исидро заговорил:

–

Хлоя переживает опасное время. – Загадочные глаза вновь были устремлены на Эшера. – С вампирами это бывает. Существуют периоды ломки – я и сам прошел через это, через некоторые из них… Когда вампиру лет тридцать-сорок, он видит, как знакомые его стареют, уходят из жизни, становятся неузнаваемыми. А еще лет через сто уходит в прошлое целый мир, не оставляя даже мелочей, столь тебе дорогих. Все вокруг становится чужим, незнакомым, и тогда легко затосковать, утратить осторожность и не заметить, что солнце уже встает.

Он взглянул на Эшера, и что-то вроде горькой усмешки обозначилось в уголках его тонкого рта.

– Иногда мне кажется, что Чарльз и Антея немного устали. Они изменяются вместе с миром, как нам и подобает, но делать это им становится все труднее и труднее. Меня самого бесит нынешняя грубость продавцов и эта фабричная сажа, застилающая небо. Мы, как струльдбругги доктора Свифта, старые люди и склонны к бессмысленным разговорам о старине. От времен короля Чарльза почти ничего не сохранилось, а от моих времен – и вовсе ничего. Кроме Гриппена, разумеется. – Улыбка стала сардонической. – Каков компаньон для бессмертия?

Он подошел к камину, возле которого стоял Эшер, и задумчиво пошевелил носком дорогого ботинка белый бумажный пепел, подобный тому, что украшал холодный очаг Недди Хаммерсмита.

– Сюда, естественно, входят и первые годы существования, – добавил он иронично, – когда вампир подвергается страшным опасностям просто по неопытности.

– Вас учил Райс Менестрель?

– Да. – Впервые Эшер видел, как янтарные глаза Исидро несколько смягчились. – Он был хороший мастер, хороший учитель. В те времена, понимаете ли, выжить было гораздо труднее, ибо люди в нас верили.

Эшеру хотелось бы разузнать об этом подробнее, но сейчас был вопрос поважнее.

– Вы знаете, что Кальвар сотворил собственного птенца?

Взгляд Исидро вновь стал острым, тонкие ноздри дрогнули.

– Он – что?

– Сотворил птенца, – сказал Эшер.

– Как вы узнали?

– Я разговаривал с этим его творением, – сказал Эшер. – Некто Забияка Джо Дэвис родом из Ламбета или его окрестностей. Он пригрозил, что прикончит меня, если я расскажу о нем кому-нибудь, и в первую очередь – вам. Вы, кажется, – добавил он сухо, – пользуетесь определенной репутацией среди равных.

– Вы что же, считаете равными, – холодно осведомился вампир, – меня и весь этот сброд проституток, торгашей и портовых грузчиков? Фаррены – еще куда ни шло, да и у него, если быть до конца честным, дед выскочил в бароны непонятно каким образом…

– Ну хорошо, среди ваших товарищей, – исправился Эшер. – В любом случае я уверен, что вы меня защитите. Дэвис сказал, что его выслеживают. Я собираюсь встретиться с ним попозже, чтобы он провел меня еще в один дом Кальвара.

Исидро кивнул. В бледных глубинах глаз виделась некая настороженность.